В комнате Клариссы Хадсон стоял специфический больничный запах. Окна открывались только в душные безветренные часы, чтобы старуха не простудилась. В последнее время Клара чувствовала себя все хуже, но упорно держалась за жизнь высохшими руками, исколотыми капельницами с дорогими лекарствами и покрытыми старческими пятнами. Она выглядела нелепо, карикатурно, утопая в кремовых кружевах шелковой сорочки, скрюченные пальцы вцепились в край белоснежного одеяла, седые волосы были аккуратно причесаны, взгляд подкрашенных тушью невидящих глаз обращен к потолку, узкие губы, обведенные алым карандашом, приоткрыты.

– Привет, Клара. Выглядишь ужасно, – негромко произнес Оливер, присаживаясь на стул возле надушенной постели. – Маникюр отменный, – добавил он, опустив взгляд на покрытые лаком ногти. – Это Уолтер постарался? Узнаю его работу. Тебе повезло с сыном, Клара. Особое воспитание всегда оправдывает себя, не так ли? Дети должны заботиться о своих родителях так же, как те когда-то заботились о них, – наклонившись, Оливер взглянул на восково-белое неподвижное лицо. Она давно не реагировала на внешние раздражители. Ее душа, если та у нее имелась, находилась где-то за пределами этой спальни. Но Уолтер предпочитал верить, что Клара все еще здесь, рядом с ним, полностью зависима от его воли, как когда-то он от ее.

– Видимо ты очень сильно его любила, когда он был маленьким, – устало вздохнув, Оливер убрал со лба женщины прозрачный локон. – Такую чудовищную любовь нужно суметь заслужить, – изучающий взгляд молодого человека медленно прошелся по парализованным чертам. Ни одного проблеска сознания. Грудная клетка едва поднималась под шелковой сорочкой. Словно живой издевательски украшенный труп.

– Прости, я пропустил твой день рождения, но ты наверняка не скучала, – отодвинувшись, Оливер достал из кармана белый платок и вытер руки. – Не волнуйся, Клара, твои похороны обязательно посещу. Плакать не обещаю. Хватит нам слез Уолтера. Как думаешь, он позволит вынести твой гроб из дома или сожжет прямо здесь, а прах развеет на своем чердаке, чтобы ты вечно могла гордиться своим сыном? Так, как он хочет гордиться мной, – проведя пальцами по своим волосам, Оли откинулся на спинку стула. – Ты же гордишься Уолтером, Клара?

Разумеется, она не ответила. Как и десятки раз до этого. Разговор мог длиться часами, но что бы Оливер ни говорил, ни пульс, ни дыхание старой женщины не менялись. Или она не слышала ни одного слова, либо ей было все равно.

У него не осталось ни времени, ни желания на бессмысленный односторонний диалог, но Оливер трусливо оттягивал момент, когда придется выйти из этой комнаты и подняться наверх. На этот раз не получится притвориться, что увиденное на чердаке ему померещилось, как не получалось на протяжении долгих лет после. Какое-то время ему удавалось дурачить отца, разыгрывая две роли одного себя, но это продлилось недолго, ровно до той минуты, как Оливер узнал, что Уолтер в тот страшный день оставил дверь открытой неслучайно. Это было приглашение…

Даже монстры испытывают одиночество и тоску, когда им не с кем поделиться своими «великими деяниями