они с Тиной вернулись в комнату, где стояла машинка, он снял крышку: он еще никогда не видел, чтобы так заправляли ленту, описанию это не поддавалось, все дело было в том, что на следующий вечер она ходила на другие поэтические чтения и там что-то вышло не так; что именно, ему оставалось только догадываться: то ли ее не выебал тот, с кем она хотела поебаться, то ли выебал тот, с кем она ебаться не собиралась, то ли кто-то сказал что-нибудь плохое о ее стихах, а может, кто-то, послушав, как она читает, попросту обозвал ее «неврастеничкой»; как бы то ни было, виноват оказался шрифт, испорченный либо внутренне, либо внешне — он либо сиял и был преисполнен притворной любви, либо припадал к земле и прыгал, внушая страх своей ненавистью.

она уже выдохлась и была почти ни на что не способна, он сел и заправил ленту в машинку как полагается.

— И ЕЩЕ «С» ЗАПАДАЕТ! — заорала она.

он не стал спрашивать ее о том, что случилось на других поэтических чтениях, на сей раз не было даже записки от Уолтера Лоуэнфелза.

они с Тиной подошли к кухонному столу, он достал пирог, «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ТИНА», нашел четыре подсвечника, вставил в подсвечники четыре треклятые свечки и воткнул их в пирог, а потом услышал, как льется вода…

она принимала ванну.

— слушай, ты что, не хочешь посмотреть, как Тина задует свечи? черт подери, вы же приехали из самого Нью-Мексико! если не хочешь смотреть, так и скажи, мы начнем без тебя.

— ладно, сейчас выйду…

— отлично…

наконец она пришла, и он зажег треклятые свечи, четыре, огонь, на пироге.

С днем рожденья тебя,

С днем рожденья тебя,

С днем рождения, Тина…

и так далее, банальность, зато ее лицо, лицо Тины, сияло, точно десять тысяч фильмов со счастливым концом, он никогда не видел ничего подобного, ему пришлось крепко взять себя в руки, чтобы не расплакаться.

— ну ладно, малышка, задуй их. сумеешь?

Тина нагнулась и задула первые свечи, но зеленая удержалась и не погасла, и его разобрал смех, ему это казалось смешным, очень смешным:

— черт возьми, а ЗЕЛЕНУЮ-то задуть не сумела! и как тебе не удается задуть зеленую?

она продолжала дуть, потом она ее погасила, и оба они рассмеялись, он разрезал пирог, и они стали есть его с мороженым, банальность, но ему нравилось, что она счастлива, потом встала мама.

— мне надо принять ванну.

— хорошо.

он вошел туда вслед за ней. до ее приезда унитаз не засорялся ни разу, она набросала туда массу седых волос, разнообразных приспособлений для пизды, всякого дерьма и мятой туалетной бумаги, он всегда относил это на счет своего воображения, но и засор унитаза, и муравьи, и всевозможные мрачные мысли о смерти, и уныние — все это возникало вместе с ней, именно с этой добрейшей женщиной, которая ненавидела войну, ненавидела ненависть и всей душой была за любовь.

он хотел сунуть туда руку и вытащить всю эту запруду, но она лишь сказала:

— принеси мне соусницу.

а Тина спросила:

— что такое соусница?

и он сказал:

— это слово люди обычно говорят, когда им больше нечего сказать, на самом-то деле никакой соусницы нет, да и не было никогда.

— ну и что мы будем делать? — спросила Тина.