Мы обошли автобус. Куцый выводил пальцем на его грязной заднице: «ГорСЮТ – чемпион». Остальные сцали в придорожных кустах.

– Ты на халяву занял первое место, – сказал Куцый. – У тебя машина была самая простая. Роговец ее знаешь как называл? «Ваня-дурачок, щелкни тумблер»…

Я со всей силы дал Куцему в нос кулаком. Он зашатался, отступил к автобусу. Я ударил еще раз – ногой по яйцам. Куцый согнулся, заплакал.

– Секаните, малый Куцему дал! – Пика сунул мне руку. – Держи пять!

Куцый выпрямился, вытер сопли рукавом. По шоссе проехал новый «МАЗ» с полуприцепом «Совтрансавто». За ним – милицейская «Волга» и черная «Чайка».

– Слюньков, что ли, приехал из Минска? – сказал Пика. – Вот пидарас.

Мы подошли к кладбищу. Забора вокруг него не было. За деревьями торчали железные ограды и кресты.

– Вон тот дом когда-то был наш. – Бабушка показала на крайний деревни. До нее было метров пятьсот. – Мы в нем жили, пока папу не раскулачили…

– А кто сейчас там живет? – спросила Наташа.

– Не знаю. Люди какие-то. Мне нет до этого дела.

– И ты не пыталась ничего сделать? Ну, чтобы вернуть?

– А зачем? Мы свой дом построили после войны… Деду как участнику войны дали сруб…

Бабушка три раза покатала по могиле красное яйцо с пасхи. Она сама красила яйца луковой кожурой. Почти на каждой могиле сидели люди – сегодня была Радуница.

– Спи спокойно, Васенька, пусть земля тебе будет пухом, – сказала бабушка и заплакала. Мама обняла ее за плечи.

Я, мама, папа и Наташа присели на корточки вокруг дедушкиной могилы. Бабушка постелила на могилу газету и стала выкладывать еду на тарелки. Папа открыл бутылку водки и лимонад.

– Ну, помянем, – сказала бабушка.

Мы выпили: папа и бабушка – водку, остальные – лимонад. Я взял кусок толстого блина с маслом, начал жевать.

К ограде подошел пьяный дядька, посмотрел на бабушку.

– Здрасьте, Ивановна!

– Здравствуйте, – ответила бабушка и отвернулась.

Дядька постоял и отошел.

– Пьяница местный, – сказала бабушка. – Хотел, чтобы рюмку налили.

За оградой соседней могилы стоял стол, за ним сидели человек двадцать. Какой-то дядька запел:

Летят утки И два гуся…

– Ты что, Семен, охерел – на могиле петь? – перебил его кто-то. Дядька замолчал.

– Все, приготовились! – закричал военрук. – Сейчас колонна тронется.

Впереди зашевелились колонны других школ. Наш военрук подошел к военруку двадцать восьмой – тоже майору, но не танковых войск, а артиллерии. Они что-то сказали друг другу, наш военрук вернулся.

– Отставить! – крикнул он. – Выступаем через десять минут. Торжественный митинг еще не кончился.

Мы стояли рядом с площадью Ленина, напротив магазина «Дары природы» – пацаны из шестых и седьмых классов всех школ района. Мы три раза приезжали сюда перед Девятым мая репетировать. Сначала военрук говорил, что нам выдадут специальную форму и флажки «40 лет Победы», но потом про это больше не вспоминали. Сказали прийти в школьных костюмах, белых рубашках и черных ботинках – любых, но обязательно черных.

Кузьменок повернулся спиной к Кириллову, почти к нему прислонился, стукнул его локтем в живот. Кириллов присел, заплакал, выбежал из колонны.