Разве ж мог Александр забыть тот выщербленный порог, через который он сам впервые перелез па четвереньках в большой мир!

Воспитание сына отец передоверил жене, сам же думал, что растет из Сашка наследник и его профессии, и его мастерской и что в будущем они в четыре руки расширят свое нехитрое дело. А посему ненавязчиво, но настойчиво подталкивал сыночка к рабочему месту, к верстаку, чтобы привыкал к запаху сосновой стружки и свисту рубанка. И удовлетворенно попыхивал носогрейкой, когда замечал, что Сашко предпочитает компании шалопаев-сверстников дружбу с работниками. И потом, какая выгода от гимназии? Восемь лет оболтус бьет баклуши и все равно выходит в свет без всякой привычки к делу. Ни богу свечка, ни черту кочерга. И смотрел Григорий на потуги жены вытянуть сына «в люди» как на ее блажь.

Из калитки вышла мать. Калитка обязательно должна была скрипнуть, как всегда, приветствуя входящего или прощаясь с уходящим. Но до камеры не долетали звуки. Сашко всегда любовался матерью. Была она высока, стройна, черноброва. Одета сейчас в незнакомый ему новый коричневый плюшевый салоп и беличью шапочку, повязана сверху цветастой кашемировой шалью, обута в высокие фетровые боты. Руки запрятаны в огромную муфту, тоже беличью. Она посмотрела на небо, на тюрьму. Легким взмахом красной рукавички остановила извозчика — «ваньку», села в экипаж, такая же подтянутая и стройная, и умчалась. Куда? К модистке, с визитом к попадье, на почту послать письмо ему, сидящему напротив за решеткой?.. Мама. Ей он обязан своим образованием.

— До голубых кровей нам, пожалуй, не дотянуть, а на белую кость выучиться можно! — говорила она знакомым дамам.

Екатерина Ивановна имела кое-какое домашнее образование, была начитанна, и потому сама, без репетиторов, подготовила сына к вступлению в гимназию. Она стремилась, чтобы все у него было, как у людей. Ей не нравилось, что сын якшается с работниками мужа, с «черной костью», и она сама старалась подобрать ему товарищей. Но, увы, безуспешно!

Как радовалась бабуся-певунья, когда ее десятилетний внук, окончив приготовительный класс, принес домой «Басни Крылова», по определению педагогического совета подаренные ему «за отличные успехи и образцовое поведение». Эту книгу показывали всем гостям и знакомым, держали на видном месте и не раз заставляли Сашка декламировать строки о Стрекозе и Муравье и о проказнице Мартышке с такой гордостью, будто он сам написал эти басни.

Отец редко досаждал поучениями. Он, как и все труженики, считал, что до бога высоко, и рассчитывал только на свои руки. Поэтому настойчиво вдалбливал сыну только одну библейскую истину:

— В поте лица будешь есть хлеб свой!

Александр увидел, что на улицу вышла и бабка Килина. Она была в неизменной потертой «плюшке» (плюшевой кофте на крючках), повязана большим клетчатым платком, в юфтовых сапожках и, как всегда, без рукавичек. Вокруг нее с повизгиванием крутилась черно-белая собака Найда.

Бабушка! При одном взгляде на ее хоть и согбенную, но все еще крепкую фигуру у Александра болезненно сжалось сердце. Ее любил он больше всех на свете, «И если Колумб открыл только одну Америку, то бабка Килина открыла передо мной весь мир», — шутил позже Шлихтер.