Режим в Лубенской гимназии стал совершенно невыносимым. Из учебного округа отрядили сюда инспектора Васильева — тупого чинодрала и держиморду. Перед ним поставили задачу — вытравить крамолу и подтянуть дисциплину. И он «подтянул» ее так, что из пятисот учеников за четыре года его деятельности в гимназии осталось всего двести. От верноподданного тирана можно было ожидать любого лиха, если он додумался обвинить гимназиста Шлихтера в крамоле за то, что тот по настоянию бабки Килины надел вышитую украинскую сорочку.

Угроза увольнения из гимназии нависла и над Александром. И родители, чтобы избежать неприятностей, перевели его в гимназию в город Прилуки. Главное — подальше от Васильева!

В коридоре раздался раздражающий звон ключей. Звук приближался. Шлихтер отошел от окна и сел на привинченную к полу койку. В смотровой глазок, называемый почему-то «волчок», заглянули. Послышался скрежет ключа. Шлихтер напрягся. Сейчас не время еды или уборки. Так в чем же дело? Тяжелая дверь открылась, и на пороге вырос надзиратель.

— Причешись… На свидание кличут!

Александр вздрогнул, так испуганно сжалось сердце. Сейчас он увидит родных. И вместо радости какое-то болезненное ощущение не то чтобы стыда, а все же виновности перед самыми близкими. Он отлично понимал, что произойдет в этом мещанском болотце. Каких только паскудных слов не выдумают обыватели, чтобы очернить его и поиздеваться над его родителями! Им ведь не растолкуешь, что есть высокие идеи и великая жертвенность революционного подвига. Им важно, что сын соседа… арестант и его вот-вот, заковав в кандалы, отправят на каторгу. И следует подумать, а стоит ли приглашать в гости людей, у которых сын… и так далее, и тому подобное.

— Я отказываюсь от свидания, — сказал Шлихтер глухо. — Напишу родным что и как после суда. А сейчас сообщите им, что, мол, жив-здоров. Это для них главное.

— Не положено! — ответил удивленный надзиратель и подумал: «Не вертать же обратно полтинник, который мне сунула старуха».

— Ну ладно… Веселого мало, — сказал Александр и пошел по коридору.

Исправник Вязников, как всегда, свежевыбритый, пахнущий фиксатуаром, прилизавшим его черные волосы, расчесанные на прямой пробор, встретил с обворожительной улыбкой.

— Александр Григорьевич, мое почтение… А ну-ка, повернитесь. Так. Вы неплохо выглядываете!

— Выгляжу, а не выглядываю! — язвительно поправил Шлихтер.

— Где уж нам за вами угнаться, — ответил мрачнея исправник. — Нас из гимназии с «волчьим билетом» не налаживали. Да и из университета не вышибали… Родители ваши изъявили… не мог отказать по знакомству, как землякам. Одно с ними небо коптим. Свидание пять минут. Никаких передач. Разговоры на непонятных языках и сигнализация не допускаются. Почеломкаться можно… И чтоб без этого, ясно?..

— Ясно, — ответил Шлихтер.

Свидание, в знак особой привилегии, состоялось в кабинете начальника тюрьмы.

— Возвращение блудного сына! — объявил Вязников, пропуская вперед арестанта.

Отец, мать и бабушка поднялись со стульев. Александру они вначале показались тремя тусклыми пятнами, медленно приобретающими до боли знакомые черты.