— Глаза отводит! Холерники это. Бей! Произошла какая-то сутолока. И тут Маньковскому удалось неожиданно вырвать недоуздок у квадратного налетчика. Навалившись грудью на грудь лошади, он заставил ее повернуться буквально на одном месте вместе с дрожками.

— Александр Григорьевич! — закричал он, размахивая вожжами над головой. — Скорее! Догоняйте!

— «Перекрестись, анчихрист!», крикнул человек с берданкой, наводя дуло прямо мне в грудь, — закончил рассказ Шлихтер. — Ко мне потянулись заскорузлые руки. Ну, веселого мало… И тут я не выдержал и побежал вслед за дрожками, побежал трусливо, вприпрыжку…

— Вот тебе твой аграрный вопрос, — произнесла Евгения, замерев от ужаса, представив, что их миновало…

Она обошла стол и, поглаживая, прижала голову мужа к своей груди.

— Но ты больше не будешь ездить в такие экспедиции? — спросила она, заглядывая ему в глаза.

— Буду! — ответил Александр. — Недоверие мужика к панам не развеешь ничем. Ненависть к ним заложена так глубоко, так неискоренима, что они не ждут от панов ничего хорошего. И, умирая сейчас от холеры, они не верят никаким лекарствам, если их предлагает пан.

— Просто диву даюсь, как вы смогли улизнуть от недремлющего ока Ивана Жилы, — сказала Евгения. — Без тебя тут он прибегал, взъерошенный, потный весь, говорит, с ног сбивается, тебя ищет. Беспокоится, как бы мужички тебя не пришибли. Чуть не плакал, что не сносить ему головы, если что…

— О, эти крокодиловы слезы! Куда же он делся?

— Наши мальцы-санитары направили его, видно, в другую сторону, — засмеялась Евгения. — Свет не без добрых людей!

…Ночью Иван Жила забарабанил в ставню.

— Спим! — крикнула Евгения Самойловна.

— Пусть Александр Григорьевич голосок подаст.

— А если он не пожелает?

— Вызову понятых, дверь будем ломать!

— Ломайте! — рассердился Шлихтер. — Я только этого и жду, чтобы написать министру внутренних дел!

— Александр Григорьевич, лапушка, голубь вы мой сердечный, — запел искренне обрадованный урядник. — Прилетели-таки домой, под крылышко. Я-то семь пар сапог избил, вас искавши. Как же это вы так? Покойной вам ночи и приятных сновидений.

Как-то вечером приехал из Полтавы врач Александр Александрович Волкенштейн. Он всем — львиной гривой черных с серебром волос, и полированной палкой е огромным набалдашником, украшенным затейливой инкрустацией, и походкой, и манерой держаться и разговаривать — представлял собой типичный образчик провинциального медицинского светила, одно появление которого у постели больного заставляло того выздоравливать.

— Акклиматизировались? — спросил Александр Александрович, поцеловав ручку Евгении. — Перешли с вирусами на «ты»?

— Почти, — уклончиво ответила она, делая реверанс. Александр Александрович вскоре как бы сбросил с себя вальяжность и стал простым и приятным.

— Приходится иногда надевать на себя кое-какую маску, чтобы показать исключительность, незапятнанность и авторитетность, что особенно хорошо действует на полицию. Представьте, козыряют! — засмеялся он бархатистым смехом.

— Барин вы холеный, — сказал Александр. — А мы тут так увлеклись своей поденщиной, что некогда и вокруг посмотреть, что там на белом свете делается.