— Лучше бы Кристина пришла.

И все-таки сквозь шутки и смех просвечивало нетерпение.

Разговаривая, никто не обратил внимания, что на улице перед типографией послышался стук конских копыт и колес легкого чухонского экипажа. Он на минуту утих, затем снова раздался и быстро отдалился. Тут же из дверей, ведущих во двор, показалась статная фигура Шлихтера.

— О! Ну что? — почти все бросились ему навстречу.

Он молча вынул из внутреннего кармана пиджака несколько сложенных пополам листков в клетку, протянул секретарю.

— Кротам революции — самые сердечные приветы!

Евгения с укоризной остановила мужа:

— Сашко, товарищи могут обидеться.

— Ты что, Женя, — сразу же возразил Стуруа. — Ильич называл нас так еще в письме в «Нину», когда мы его лично не знали. И не обижались — правильно говорил! — Он четким движением согнутого указательного пальца провел по узким усам под горбатым носом.

— Веселое слово услышать — очень хорошо, — серьезно заметил молчавший Макарий.

Стуруа, обращаясь к Шлихтерам, продолжал:

— Кроты, наверное, и то на свежем воздухе чаще бывали! Как Семен сказал одному в Москве, принимая на работу: «Будешь выходить из подвала полтора раза в месяц».

— Это как же? — удивился Александр.

Грузины, знавшие эту историю, рассмеялись, а Вано разъяснил:

— То есть три раза в два месяца! Теперь засмеялись и Шлихтеры.

— «Нину» еще называли «всероссийской печкой», которая согревает весь российский пролетариат.

— Да, меткое слово — это очень хорошо, — как бы про себя повторил Макарий.

— Кстати, не забывать: Ильич интересовался, не испытывают ли наши гости в чем нужды, — вспомнил Александр.

— Что ты ему ответил? — спросил Стуруа. — Почему не сказал, что ждем больше работы?

— А вы пока не сетовали…

— Ай, послушай, Вано, — весело воскликнул Тодрия, — напрасно такое говоришь: сам болтаешь, а работа стоит. Пошли, кроты. Это тоже «всероссийская печка», ей нельзя гаснуть…

Пропустив вперед Евгению и Софию, все теснясь вошли в помещение. Здесь, несмотря на открытые дверь и окно, стоял неповторимый запах типографского сплава, краски и бумаги.

Листы из ленинской ученической тетрадки разошлись по рукам наборщиков, сразу же притихших, сосредоточенных.

Прислонившись к дверному косяку, стараясь никому не мешать, Александр стал наблюдать за таинством рождения газеты, первого номера Центрального органа большевиков. Номера, который из глубокого большевистского подполья тысячам членов партии в России и за границей принесет слово правды, станет призывным набатом!

— Набор отменный, вот еще разочек посмотрим, и можно готовить матрицы, — чуть-чуть севшим голосом наконец произносит Макарий.

— Товарищи, — встрепенулся Шлихтер, — пока там матрицы, давайте сделаем оттиск да и получим первую газету!

— Правильно говоришь, Сашко! — Караман по привычке хотел хлопнуть его по плечу, но вовремя взглянул на перепачканную краской руку. — А то печатать будут в Питере, а нам что достанется?

Макарий Гогуадзе приготовил сырую бумажную массу для матриц, одновременно поглядывая то на открытую сушилку, то на ручной станок для отливки стереотипов.