— Забавно. А фляжка действительно была того партизана, которого похоронил бакенщик?

— Того, дядя Федя, того. Дедушка же знает.

— Интересно, интересно… А где карта?

— У Левки.

Дядя Федя встал со стульчика, отложил челнок.

— Знаешь что, Топтыгин, принеси-ка ее. Очень любопытно взглянуть.

Миша приуныл.

— Левка не даст. Он говорит, что это реликвия и надо отправить ее в музей.

— Гм, — насупился дядя Федя. — Что ж, тогда не дам вам моторку. Я же не съем карту, — усмехнулся он. — Экий ты, право!..

Миша с минуту сопел, потом решительно произнес:

— Хорошо. Я сейчас принесу.

Он побежал домой. Там осторожно вынул из Левиной планшетки блокнот, взял из него карту и понесся к дяде Феде.

Миша ликовал. Через час — два он смело пойдет к друзьям и скажет: «Бросьте свою лохань и поплывем на моторке. Раз, два — и там!»

Он наглядно представил себе, как Лева и Вася сначала откроют от удивления рты, потом обрадуются.

Дядя Федя ожидал его в избе. Она, как и многие старинные избы, состояла из одной комнаты. Большую часть занимала русская печь. У окна стоял грубо сколоченный стол, две табуретки. Рядом со столом, вдоль стены, — скамейка. В противоположной стороне громоздилась кровать под пологом.

Дядя Федя в Майском жил около года, был одиноким, работал в охране на строящемся заводе за Обью. Дружбы с соседями не водил, но ребятишек любил и все свободное время отдавал им.

— Ну-ка, показывай, — встретил он Мишу. — Посмотрим, что сие есть.

Он взял бумажку, сел за стол и стал внимательно рассматривать ее. Минут десять сидел молча, забыв о Мише, морщил лоб, шевелил губами.

— Дядя Федя, — напомнил о себе Миша, — так дадите моторку?

— Моторку? А, моторку… Вот что: сходи в сарай, посмотри, есть ли в бачке бензин. Если есть, то замерь — сколько его там.

Когда Миша вернулся, карта лежала на столе, а дядя Федя копался в печке.

— Бензин есть. Литров тридцать. Значит, дадите моторку, дядя Федя?

— Слово — дело. Сказано дам, значит берите. Завтра. Утром.

Он помолчал. Потом спросил:

— Куда вы хотите плыть?

— На полуостров, где крестик стоит.

— Кто додумался?

— Не помню. Левка, кажется.

— Молодец. Правильно понял бумагу. Только думается мне, что зря съездите — времени прошло много. Если и был склад — все пропало там. Но дело ваше…

— А где у вас моторка?

— На реке. Завтра придете ко мне, вместе сходим… Да, разбередила, разбередила твоя бумажка старые раны. Сколько партизанских дорог исхожено, сколько кровушки пролито! Через леса, горы, реки проходил. С такими вот картами, бумагами, донесениями… И есть их приходилось — да-да! Смеешься? А ты не смейся, брат. Идешь бывало, а тут белогвардейский разъезд. Сцапают, найдут эту бумагу — и тебе каюк и партизанам, товарищам твоим. Вот возьмешь ее да и съешь… — Дядя Федя умолк, вздохнул. — Ну, да что вспоминать. Что было, то сплыло. Бери, Топтыгин, свою карту и топай домой. Мне по делам пора.

— Значит, завтра, дядя Федя?

— Завтра. В десять ноль-ноль, как говорится, по местному времени.

— Вы только никому не говорите.

— Слово партизана!

Миша, словно на крыльях, вылетел от дяди Феди. Он ликовал. Вот здорово придумал — путешествие на моторке! Ребятам и не снилось такое.