В буквальном смысле.

Он с отвращением проглотил последний кусок лепешки и затолкал обертку в пустую чашку. Повернулся к окну – солнце упорно не хотело садиться. Акция начнется в два ночи.

Собрался позвонить Росси, но тот его опередил.

– А я как раз…

– В Сундсвале гроза, – Росси был заметно озабочен, – со штормовым ветром, градом… черт-те что, одним словом. Наверное, придется подождать с перевозкой несколько часов. Пока не утихнет. Хотели отъезжать сразу, но… там в двух метрах ни хрена не разглядеть. Об эффективной работе сейчас и речи быть не может.

– Важно успеть до утра.

– Зависит от того, как долго будет грохотать. Хотел предупредить.

– Не держи их там слишком долго. Они перевернут все вверх дном, не расплатимся с фирмой.

– Как только, так сразу.

– А “Глобен”?

– Недосчитываемся пяти сотен, даже больше. Но это ерунда. Арена забита.

– По-прежнему в два? Планы не изменились?

– Не изменились. Но представь: могли начать хоть в восемь вечера. Город словно вымер.

– Нет. Дождись двух. Никогда не знаешь…

– Само собой. Я пошутил.

– Услышимся.

Пошутил… Юхан нажал кнопку отбоя и посмотрел на здание парламента. “Город вымер” – неверное определение. Людей нет, но в воздухе сохранилась ощутимая вибрация невидимой жизни.

Росси прав. Пожалуй, единственный вечер в году, вечер накануне летнего праздника, когда в Стокгольме замирает жизнь. Еще раз: не прекращается навсегда, не умирает, а именно замирает. Даже канун Рождества не может конкурировать с Днем летнего солнцестояния.

В последние дни он чувствовал себя не в своей тарелке. Бесконечные усовершенствования Брадке и Росси изменили первоначальный замысел до неузнаваемости, и Юхан ощущал… нет, не сказать чтобы полный паралич воли, но несомненную апатию.

Иногда даже не мог заставить себя ответить на звонок. И зачем? Шведский народ, как больной раком пациент, уже на операционном столе – что еще ему надо знать? Опухоль удалят и без главного хирурга. Совершенно незачем расталкивать врачей и операционных сестер и ковыряться в ране. Можно только смутить и демотивировать остальных.

Уже наковырялся за эти годы. Сало, кровь, колышущиеся брюха… Пиарщики настаивали, чтобы он лично присутствовал на операциях. Бандажирование желудка, липосакция…

Очень важно показать, что за обширным комплексом научных исследований стоите именно вы, утверждали политтехнологи. Ваша физическая форма, ваш обнаженный торс, ваше бесстрашие! Даже ваши глаза, простите за метафизику, убеждают людей лучше и быстрее, чем тома научных трудов.

А он каждый раз улыбался и с трудом сдерживал позывы на рвоту. Блеклые кожные лоскуты, а под ними кровавая пузырящаяся каша и тускло поблескивающая пленка апоневроза.

Иной раз завидовал Майклу Джексону. Погрузиться бы в искусственный сон до сентября, а потом прожить, как мечтал Майкл, до ста пятидесяти лет. А в сентябре проснуться – и бодрой, пружинящей походкой к урнам для голосования. Обнять ребенка, помахать фотографам.

Новый мандатный период. О других сценариях и думать не стоит. Из лидеров оппозиции после предыдущих выборов будто воздух выпустили – никак не могут договориться, болтаются поодиночке, как отставшие от отары овцы. Шок таков, что до сих пор не пришли в себя. Вялые протесты сменяют друг друга, но протестуют-то они против свершившихся фактов. Против тенденций, ставших нормой еще до того, как они открыли рты.