– Я не выдержал. Говорить с ней было бессмысленно, а протестовать – тем более. Поначалу ни о чем не догадываешься, а когда догадался, уже поздно. Их стратегия в этом и заключается. Минимальные, незаметные изменения, никто не успевает среагировать. Сегодня один закон – запрещено то-то… Мелочь какая-нибудь, вроде, к примеру, налог на сахар повысили на три процента. Или на пять. Завтра другой, послезавтра третий. Новые законы… какие там законы! Никакие это не законы, часть партийной программы. Сверд и не скрывает. И народ… я бы сказал, не народ, а население… Население глотает наживку вместе с крючком. Остается подсечь, уже не сорвется.

Стальберг промолчал.

Ландон посмотрел на часы. Около одиннадцати.

– Оставим Упсалу, – решительно сказал он. – Сделаем, как решили. Швеция – огромная страна, везде мы успеть не можем. Наблюдаем за этим пузырем-переростком, пока они не выпустят из него воздух. Придумывайте пока заголовок, Гэри. Через сутки весь мир будет вас цитировать.

– Я уже говорил, – Стальберг слегка нахмурился, – я не гонюсь за известностью. Я приехал не за сенсацией.

Они подняли банки с пивом и чокнулись.

– Glad midsommar, – неожиданно сказал Стальберг по-шведски. – Веселого праздника.

В глазах его не было и тени веселья.

Он приказал Росси не отходить от мобильника. Сундсваль – проверка. Орса – проверка. По дисплею компьютера бежали, вздрагивая на пробелах, длинные списки.

Юхан следил за мельканием, мало что понимая. Он по-прежнему никак не мог осознать реальность происходящего.

Еще ранним утром… Проснулся – воздух будто пропитан статическим электричеством. Красное солнце над заливом горит, как омен на вратах Вавилона. Мене, текел, фарес. Память подбросила перевод: дни твои исчислены… Поежился и успокоился: полагать, что солнце светит ему одному, было бы непростительной самонадеянностью.

И голубое, точно фарфоровое небо удивительной яркости.

Сварил кофе. Как там было, в этой книжке? Что-то в мире мне кажется красным, другое коричневым, а третье – лазоревым. Кто это? Стагнелиус? Альмквист? Так и не вспомнил. Но почти наверняка врезавшийся в память заданный наизусть отрывок. Лет этак тридцать назад.

Юхан прихлебывал кофе, не сводя глаз с зеркальной синевы Рыцарского залива. Воздух не шелохнется. Даже птицы не поют.

Город в осаде. Вот-вот начнет дрожать земля. Над столицей королевства кружит дракон, вопрос только, где и когда ему вздумается опуститься на землю.

А сейчас уже десятый час вечера. Солнце еще и не думает садиться, но на всякий случай уступило место в зените легким розовым облакам.

Юхан присел в кресло и попытался проглотить смоченную в кофе третью протеиновую лепешку. Дорого бы он заплатил за кружку крепкого, лучше бы бельгийского, а еще лучше чешского пива. И внушительный сэндвич с жирной ветчиной, и крутое яйцо с шапкой майонеза. Как они с Хо-Ко…

Стоп. Он лихорадочно перекрыл краник с серной кислотой памяти, но обжечься успел.

Миккельсен – проверка.

Вернулся в кабинет.

В понедельник они сядут за этот длиннющий, длиннее обеденного, письменный стол и начнут сверять цифры. В архив канцелярии в подвале отправятся еще несколько папок, и мир не только покажется, но и станет легче.