Надеяться оставалось только на Бога. Между прочим, это стали понимать и те «люди Севера», которые просачивались в страны Европы, оставались там «на постоянное место жительства». Они быстро ассимилировались с местным населением, принимали христианство. Тоже самое случилось и в Терра Норманнорум, дюки которой уже в середине X века стали восстанавливать разрушенные своими предками без сожаления храмы и церкви. Быстро, очень быстро «европеизировались» «люди Севера», оседавшие на земле Франции.
И у многих европейцев появилась великая надежда на Бога.
Именно поэтому мать спокойно восприняла идею сына основать у быстрого ручья монастырь и ту резкую перемену во всем облике, во внутреннем состоянии Херлуина. Она не испытывала в тот миг ни жалости, ни робости, ни гордости, ни восторга; она поняла сына и молча удалилась по извилистой, вдоль ручья бредущей тропе, а Херлуин взял топор в руки, и его негромкие, монотонные удары слышала мать. Она, знатная, избалованная с детства женщина, думала о Боге, о сыне, о себе, и крепло в ней родившееся еще там, у бревна, решение. Впереди послышался шум небыстрых шагов, сдавленный мужской говорок: навстречу шли три человека. Она знала их. Она не удивилась простой одежде молодых мужчин, друзей Херлуина. Скупо поприветствовав ее, путники направились по тропе к монастырю.
Тем же вечером мать вернулась к Херлуину, осталась в монастыре, никому ничего не объясняя, ни с кем не советуясь. Она была сильной женщиной. Это слабые люди вечно находятся на распутье, постоянно испытывают потребность каяться, советоваться, объяснять свои поступки всем, кому ни попадя. Сильным это не нужно. Они – люди действия, люди решений. И в таком вопросе они не потерпят советов других. В таких вопросах сильные не ищут компромиссов, потому что душа не прощает компромиссов. Она зовет к себе человека, когда он уходит из мира в монастырь. В миру душа часто молчит, в миру правит разум. Он создает законы, творит обычаи, путается в них, слабеет, совершает поступки, которые разумными и назвать-то нельзя. У разума – своя жесткая, часто переходящая рамки жесткости, логика. У души – иная логика, иные законы.
Мать, забыв о мирском, обстирывала друзей сына, строивших монастырь, который стал, как считают многие дотошные исследователи, «первым подлинно национальным монастырем в Нормандии», полоскала белье в лесном ручье, смывавшем день за днем, месяц за месяцем все, накопленное там, в миру. С потом, в тяжком труде «выпаривалось» все мирское. Под шум стройки в душах первых монахов рождалось успокоение – а оно не рождается в грязных душах. Иной раз Херлуину – в тот век жестоких драк и войн было много поэтических натур – казалось, что бесстрастное, монотонное журчанье ручья чем-то напоминает ему молитву скромного человека, и он незаметно покидал друзей, увлекшихся беседой, уходил в небольшой свой сруб, зажигал свечу, открывал книгу и читал, читал слово Господа Бога Иисуса Христа.
По разным путям и маршрутам брели и бредут к Богу души разных людей. Кто-то считает – и он хороший человек, – что достаточно и необходимо лишь искренно поверить в Бога и молиться Ему неустанно, соблюдая все Его наставления. Кому-то этого – и они тоже замечательные люди – не хватает. «Что такое вера без знания?» – спрашивают они себя и, не в силах ответить на сложнейший вопрос, открывают книги, пытаясь найти в них ответ. Сложна проблема. Иисус Христос дал людям не так много слов – если объемами можно слово Бога считать, – но как много слов сказали люди, великие и невеликие, исследуя Слово Бога, Мысль Бога! Из корня Мыслей Иисуса Христа вырос громадный буйный сад, каждое дерево, каждый куст, каждую травинку которого заботливо выращивали и взращивали люди, рискнувшие поверить в свою исключительность, в силу своего разума. Правы ли они, удалось ли им проникнуть в Мысль Бога? На этот вопрос каждый, кто идет своими дорожками к Богу, отвечает по-своему.