О судьбе миров-гигантов – Асгарда, Ванахейма, Свартальхейма, Хельхейма – и малыша Нифльхема, выброшенных катаклизмом на самые задворки мироздания, равно как и о судьбе населявших их существ, оставалось лишь догадываться.

– Вы не находите, что это в высшей мере несправедливо?

Затемненные стекла смотрели теперь на Козинцева в упор. Статский советник и не подумал отвести взгляда.

– Отнюдь. Мидгарду посчастливилось выйти из Сумерек с наименьшими потерями, и ни один из его обитателей не согласится с вами. – Козинцев пожал плечами. – Случайность это или воля богов – вопрос философский, и ответа на него мы никогда не узнаем. Меня, как и любого насельника Круга Земного, вполне устраивает сложившийся порядок вещей. И мой долг – защищать этот порядок от любых на него посягательств.

– Браво. Отличная речь. Другой я от вас и не ожидал, господин статский советник.

Вот и все. Карты открыты. Враг бросил ему вызов. Гальдраставы, притихшие было в отсутствие явной агрессии со стороны собеседника Козинцева, теперь пульсировали в предельном напряжении, готовые сорваться в бешеный танец боевого пляса. Внешне Козинцев сохранял полнейшую невозмутимость.

– Иных слов у меня для вас нет, – только и сказал он.

– Вы достойный противник. – Собеседник в шутовском салюте коснулся пальцами полей щегольского цилиндра. – Кто знает: не рухни Радужный Мост, не низвергни боги Мироздание в пропасть лишений и разрухи – не стали бы мы с вами друзьями?

– Кто знает…

Козинцев, сдерживая эпинефриновую дрожь от предвкушения скорого боя, невольно перевел взгляд на Кольца, свитые из обломков расколотого Бивреста. Едва видные с поверхности при свете дня, по ночам они пересекали звездный небосклон сияющими дугами, составленными из больших и малых Осколков. Отсюда, с борта лунного экспресса, Кольца выглядели широкими полосами ослепительного блеска, затмевающего Солнце его же собственным, многократно умноженным в отражениях светом.

В этом свете что-то в лице его собеседника показалось Козинцеву неправильным. Свечение Осколков проникало сквозь кожу лица, обнажая истинную суть спрятанного под человечьей личиной существа.

Человеком это существо не было.

«Вот и славно, – с невольным облегчением подумал Козинцев. – Хватит уже убивать только своих».

Щеголь нечеловечески плавным жестом снял с хищно заостренного носа пенсне и взглянул на Козинцева в упор. Зрачки его были вертикальными щелями в янтарном разливе радужек. Губы, раздвинувшись в улыбке, обнажили четыре ровных ряда мелких, очень острых зубов. Эмаль на них была бледно-сиреневого цвета.

– Вы приятный собеседник, господин Козинцев. Мне жаль, что придется вас убить. Ничего личного. Большая честь для меня – сойтись с вами в поединке.

– А уж я-то как рад, – буркнул себе под нос Козинцев.

– Не найдется ли закурить? – бархатным голосом произнес вдруг попугай. Козинцев машинально полез в карман за пахитосами – и в это же мгновение с леденящей отчетливостью понял, что пал жертвой социальных протоколов. «Отличный способ усыпить недреманную бдительность гальдраставов!» – успел подумать Козинцев.