– Не пил он? – пробовал варианты Гуров.

– Нет, что вы! – Серафима Ивановна даже рукой махнула. – Как можно, чтобы пил! Я его с малолетства приучала. Смотри, говорю, Женя, вот какие они, пьяницы-то, бывают. Ты разве хочешь таким быть? А он мне отвечает, нет, мол, не хочу. Вот так и приучала. Внушала ему, что следует. Этих пьяниц, их ведь полно у нас здесь. И на этаже, да и вообще в доме. Есть кого в пример привести, вот я и приводила. А пить он – не пил, ему и по работе нельзя было, он ведь в охране работал, в фирме, там у них с этим строго. Я все боялась, мало ли что с охраной этой. Нападут бандиты какие-нибудь, а ему защищать придется. Там ведь что угодно может случиться. И изувечить могут, и поранить. Все боялась. А оно, видишь, как вышло. И до работы доехать не успел. По дороге управились. А молодой какой был. Только-только, считай, жить начинал… – Серафима Ивановна всхлипнула, и по щеке ее покатилась крупная слеза.

Лев, как смог, успокоил старушку, принес ей воды, после чего вежливо попрощался и удалился.

Не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться – Евгений Каморин был обычным, «среднестатистическим» парнем, которого злая смерть настигла так же внезапно и немотивированно, как и прочих случайных жертв.

Разве что «характерность» его можно было отметить и выделить в некую «специальную графу». Уже в третий раз слыша о неуравновешенности жертвы, Гуров все тверже убеждался в том, что эта черта была не последним фактором, определявшим выбор убийцы.

Подъезжая к Свиблово, где проживал Сергей Гусев, первый из убитых, полковник был почти уверен, что вновь услышит что-то о нюансах поведения. Но услышать ему пришлось нечто совершенно неожиданное.

– Да просто размазня он был. Самая настоящая тряпка! – резким движением откинула назад прядь светлых волос, закрывавшую лицо, бывшая подруга Гусева, Елизавета Куркова. – Поэтому и убили. Такие всегда уродов притягивают. Как магнит. Другой-то и ответ сможет дать, к нему так просто не прицепишься. А этот… по нему сразу видно. Размазня, она и есть размазня. Ленивый только не клюнет. Поэтому и…

– То есть вы хотите сказать, что характер у Сергея был миролюбивый? – максимально смягчая формулировки, уточнил Гуров.

– Да не было у него никакого характера. Просто не было, и все. Никогда на своем настоять не мог. И в школе все на нем ездили. Даром что отличник был. Всему классу контрольные решает, а чтоб какую-то компенсацию для себя выговорить – про это в жизни не догадается. «Ботаник» несчастный. Мне, говорит, неудобно. Вот тебе и «неудобно». Там, в электричке, тоже, наверное, неудобно что-то показалось. Когда надо ублюдка какого-нибудь послать подальше, он стоит, сопли размазывает. Вот и «неудобно». Вот и имеет теперь…

– То есть вам, собственно, и не очень-то жалко? – с неподдельным интересом глядя на бойкую девушку, спросил Лев.

– Почему не жалко? – немного опешила она, по-видимому, поняв, что и правда слишком уж разошлась. – Жалко. Сначала очень жалко было. Ревела даже. А потом… потом ничего, прошло. Что ж, всю жизнь, что ли, горевать?