На улице уже день, надо бы арестованных в Разбойный приказ вести. Ратники Михаила задерживали всех, желающих выйти из оцепленной Марьиной рощи. Коли селянин на подводе овощи в город везёт или мастеровой свою продукцию – деревянные ложки, глиняные горшки, воз его досматривали и пропускали. А мужиков зверовато-разбойничьего вида, кто не мог сказать, каким промыслом кормится, вязали и в общую толпу задержанных определяли. В Разбойном приказе разберутся.

Михаилу же хотелось ещё казну атамана доставить, чтобы с триумфом вернуться.

– Антип, узнай, очухался ли атаман? Ежели пришёл в себя и подручный его, обоих в избу.

– А с арестованными что? Их уже сотни полторы.

– Отправляй под сильным конвоем в Разбойный приказ. Пока дойдут, мы на конях догоним.

– Верёвок не хватает, князь. Надо бы их всех связать между собой.

– Учить надо? Забери в избах, пошарь по амбарам. Да не у простых селян, а в избах арестованных. Им теперь ни к чему.

Десятник ушёл. Михаил прошёлся по избе, стал размышлять. Какие-то деньги, запас на непредвиденные нужды у атамана в избе припрятан или в хозпостройках. Но атаман хитёр, жесток, а может, и умён, иначе бы не был атаманом. Держать разбойников в узде не каждый сможет. Стало быть, схронов должно быть два, и основной, главный, наверняка не в Марьиной роще, в окрестностях её. Чтобы в случае опасности добраться быстро и без свидетелей достать.

Михаил впервые столкнулся с тёмной стороной жизни, с преступным миром. Сражался с врагом, убивал, но это враги его страны были. Впрочем, чем разбойники и убийцы из своих лучше? Фактически делали то, что и ляхи. Убивали, отбирали нажитое нелёгким трудом, а хуже того, самим своим подлым существованием в течение долгого времени вселяли в граждан страх, неуверенность в возможности власти защитить их, а стало быть, и в прочности власти. Потому и действовал Михаил по-военному, даже жёстче. Будь перед ним противник, который сдался, бросил оружие и поднял руки, он проявит милосердие, не будет измываться, унижать, пытать или морить голодом. А захваченным разбойникам жалость и сочувствие являть не будет. Они предали свой народ, сами поставили себя в стороне.

Несколько ратников привели атамана и едва держащегося на ногах его подручного. После удара Ермишки в голову подручный атамана явно получил травму. На ногах не держался, глаза в кучку, икал и пускал слюни. Тьфу, глазам противно смотреть! И «это» держало в страхе народ?

Атаман старался держаться бодрячком, гордо голову вскинул.

– Назовись!

– Какая разница, под каким именем вздёрнут?

– Вздёрнут? Ты моего ратника убил, который не одну сечу с поляками прошёл. А потому в Разбойный приказ я тебя не поведу. Умирать будешь здесь, и обещаю тебе смерть долгую и мучительную, жуткую.

– Неуж руки марать будешь, князь?

– А ты хуже ляха, не побрезгую. Хотя в отряде моём желающие поквитаться найдутся.

– Убивать привёл?

– Допрежь покажешь схрон, мне в казну сдать надо. Тебе деньги уже не понадобятся.

Атаман торговаться решил.

– А если покажу, что взамен?

– Умрёшь быстро.

– Невелик выбор.

Уговаривать Михаил не стал, приказал ратнику, что поблизости стоял: