– Сожги ей волосы для начала!

Прохор факел к голове Настасьи поднёс. Закричала женщина:

– Всё скажу, не троньте!

– Сразу бы так. Говори.

– Атаман через три избы живёт, а Никифор, полюбовник мой, в товарищах у него.

– Как атамана звать и каков из себя?

– Рыжий, телом крепок, мочка на правом ухе надорвана.

Ага, был такой, стрелял из пистолета в ратника, а ныне без сознания под охраной.

– А с ним в избе кто живёт?

– Васька немой, подручный его.

– Где атаман схрон прячет?

– Да ты, князь, никак шуткуешь? Кто же бабе такой секрет откроет?

Это верно.

– Уведи её пока. Тащи Никифора.

Настасью увели, её место в комнате Никифор занял.

– Что сказать имеешь?

– Не знаю ничего.

– Ну-ну. И соседушку не знаешь, атамана своего?

– Как соседа не знать? Пафнутием звать.

– Я про рыжего.

Молчит Никифор.

– Зажми ему пальцы дверью!

Задёргался мужик, когда к двери подтащили, а как загнали пальцы, заорал громко, аж у всех мурашки по телу пробежали.

– Давай его сюда! Молчать будешь или поговорим?

Сломанные пальцы на левой кисти Никифора распухли на глазах. Но молчит. Михаил ему:

– В героя поиграть решил? Атаман у нас, без чувств валяется с подручным. А как в себя придёт, горько пожалеет, что на свет народился. Ратника моего убил, а я такое не прощаю. И до тюрьмы или суда рыжий не доживёт. Хочешь его участь повторить? Где схрон с награбленным?

– Откуда мне знать? Я в ватажке не был.

– А чем на жизнь зарабатываешь?

Михаил из-за стола вышел, схватил правую кисть Никифора, осмотрел ладонь.

– Что-то я трудовых мозолей не вижу. Стало быть, за плугом не стоишь и в кузне молотом не машешь. Может, купец? Так где твоя лавка? Стало быть, вор, душегуб, тать. И дорога тебе одна – на плаху. А до плахи тебя кормить-поить надо, охрану приставить. А зачем? Я тебя на куски порублю, а баба твоя посмотрит, как ты орать будешь и пощады просить! И душонка твоя маяться будет, в рай не попадёт, много грехов на тебе. Убитые по ночам не снятся?

Михаил выхватил боевой нож, резким движением отсёк Никифору ухо. Больно, кровь течёт, но несмертельно. Зато пугает и на психику давит. Никифор вскрикнул, здоровой рукой за ухо схватился, вернее, за его остатки. Голову опустил, а ухо на полу валяется. Побледнел Никифор. Хоть и душегуб, иначе бы в товарищах атамана не ходил, а себя ему жалко, умирать не хочется. Михаил не пугал, в самом деле пытал. Когда его ратники в боях с поляками да прочим врагом жизни свои молодые отдавали, этот кровопийца жрал, пил, с бабой своей спал в безопасности. Никифор понял, что, если молчать будет, князь свои угрозы исполнит.

– Атамана, Ваньку-Каина, знаю и в товарищах у него был, каюсь! Но крови на мне нет.

– Врёшь! Но об этом позже. Сколько душегубов в ватажке, где живут, имена? И где схрон? Прохор, поищи бумагу и чернила да запали ещё свечу, темновато тут.

Никифора как прорвало. Называл имена и прозвища, адреса, как давно и чем отметился в ватажке. Михаил едва успевал записывать. Дважды очинивал перья ножом, но несколько клякс поставил. Да и немудрено, саблю или пистолет чаще держал, чем перо. Отлично получалось! Никифор если и не всё сказал, то основное, для суда вполне хватит, чтобы «раздать каждой сестре по серьгам», то есть определить меру вины и наказания. А уже Разбойный приказ все подробности вытрясет, коли начал говорить, утаивать уже не будет. В конце, уже изрядно утомившись, Михаил снова спросил про схрон. Не может быть, чтобы ватажка бесчинствовала несколько лет и у атамана лишь медную мелочь нашли. Да нищие на паперти больше за день собирают. Никифор сказал, что тайник у атамана есть, но, где он, не знает. Атаман своим людям не доверял, женщин опасался из-за болтливости, потому даже постоянную подругу не имел, пользовался услугами продажных гулящих девок.