— Что? — спросила госпожа Ханна.

— Вы должны пообещать мне верить, — серьёзно сказала Лира. — Знаю, я не всегда говорила правду, а иногда мне приходилось врать и выдумывать просто чтобы выжить.

Так что я знаю, какой я была, и знаю, что вы это знаете, но моя правдивая история для меня очень важна, и я не буду рассказывать, если вы готовы верить в неё только наполовину. Так что я обещаю говорить правду, если вы обещаете верить.

— Хорошо, я обещаю, — сказала госпожа Ханна.

Мастер сказал:

— Я тоже.

— Но знаете, чего бы мне хотелось почти, почти больше всего на свете? — сказала Лира. — Снова уметь пользоваться алетиометром. Ох, Мастер, это было так странно: сначала я умела, а потом просто разучилась! Я знала его так хорошо, что могла понимать все значения, переходить от символа к символу и связывать их вместе, как… — она улыбнулась: — ну, как обезьянка прыгает по деревьям, и так же быстро.

И вдруг — ничего. Бессмыслица — я даже вспомнить ничего не могла, кроме основных значений, например, что якорь означает надежду, а череп — смерть. Все эти тысячи значений… исчезли.

— Нет, Лира, они не исчезли, — сказала госпожа Ханна. — Книги всё ещё в библиотеке Бодли. И стипендия на их изучение жива-здорова.

Госпожа Ханна и Мастер сидели в креслах перед камином, а Лира — на диване между ними. Комнату освещала только лампа у кресла Мастера, но лица обоих стариков были хорошо видны. Лира поймала себя на том, что внимательно изучает лицо госпожи Ханны. Приятное, подумала она, и проницательное, и мудрое, но Лира могла прочесть на нём не больше, чем на алетиометре.

— Ну, Лира, — продолжал Мастер, — пора подумать о твоём будущем.

От этих слов у неё побежали мурашки по коже. Она взяла себя в руки и выпрямилась.

— Пока меня здесь не было, — сказала Лира, — я об этом не задумывалась. Я думала только о том времени, в котором была, о настоящем. Мне много раз казалось, что будущего у меня и вовсе нет. А теперь… Ну, вдруг понять, что у тебя ещё вся жизнь впереди, но… но понятия не иметь, что с ней делать — это, ну, как иметь алетиометр, но понятия не иметь, как им пользоваться. Видимо, мне придётся работать, но не знаю, над чем. Мои родители, наверное, были богаты, но могу поспорить, что они и не думали мне что-нибудь оставить. Да и всё равно они, наверное, уже истратили все свои деньги, так что мне даже не на что претендовать.

Не знаю, Мастер. Я вернулась в Джордан, потому что здесь был мой дом, и мне больше было некуда пойти. Думаю, король Йорек Бирнисон позволил бы мне жить в Свальбальде, а Серафина Пеккала — с её кланом ведьм, но, как бы я не любила их обоих, я не медведь и не ведьма, и там бы я своей не стала. Может, гиптяне взяли бы меня к себе… Но я уже не знаю, что делать. Я чувствую себя такой потерянной.

Они посмотрели на неё: её глаза блестели ярче обычного, а подбородок был высоко вздёрнут — это выражение лица она, сама того не зная, переняла у Уилла. Дерзкая и растерянная одновременно, любуясь ей, подумала госпожа Ханна. А Мастер увидел в ней кое-что другое: раньше она была миловидной, как все дети, а теперь ей неловко было в собственном растущем теле. Но Мастер очень любил девочку, а потому и гордился красивой девушкой, которой ей скоро предстояло стать, и боялся её.