Ольга внимательно слушала, потом утвердительно закивала головой. Я просунул нож под повязку, удерживающую кляп у неё во рту, потом выдернул кляп. Женщина глубоко вздохнула, и застонала:

– Бооольно…твари..ох, какие твари…они меня изнасиловали…а потом хотели снять кожу живьём. Они кровь пили…твари! Отвяжите! Отвяжите меня!

– Я отвяжу. Но позже. Немного позже. Сейчас смотри на своих приёмных сыновей. Я буду с ними разговаривать. Они знают, кто убил Свету.

– Я и так знаю – с ненавистью выплюнула слова Ольга – это они убили, сектанты хреновы! Они ненормальные – всё время говорили о том, что должны принести меня в жертву, что я должна дать им силы, что они станут после моей смерти колдунами. Они насиловали меня! Оба! По очереди! По нескольку раз каждый! Какая гадость, о господи! Отпустите меня! Убью, твари!

– Действительно убьёшь? – задумчиво переспросил я – ты знаешь, что их не посадят, так? Что психиатры наверняка признают их больными, парней полечат и снова выпустят – убивать, терзать, мучить – как твою дочь. Как тебя.

– Знаю. Светочка…доченька моя! – женщина бессильно заплакала, зарыдала и помотала головой – они смеялись, рассказывали, как она просила их не убивать!

– А ты знала, что они сожительствовали с ней несколько лет? Что твой муж сожительствовал с ней?

– Узнала. Да. Сегодня узнала. Они и это мне рассказали. Садисты проклятые. Им доставляли удовольствие мои муки – насиловали, и нашёптывали в уши, вспоминали, как они мучили мою дочку.

– Как ты допустила, глупая сучка?! – не выдержала Мария – как ты могла этого не видеть? КАК?!

– Я много работала. Посменно. И я хотела сохранить семью – мёртвым голосом сказал Ольга, закрыв глаза – дура я. Погубила дочку. И жить мне незачем. Одно желание осталось – убить тварей!

– Хорошо – кивнул я, потянулся к столу и перепилил верёвки, удерживающие женщину. Та села на столе, не обращая внимания на свою наготу, неуклюже сползла со стола, и чуть не упала, удержавшись рукой за угол стола. Потом зажала рукой закровоточившую рану на животе и потянулась к ножу, который я оставил на столе, предварительно вытерев рукоять и лезвие. Взяла нож и медленно пошла к сидящим на стульях очнувшимся парням. Их маленькие заплывшие глазки с ужасом следили за подходящей к ним смертью, они тужились, дёргались, но не могли порвать верёвки. Ольга подошла к первому, с ненавистью посмотрела в его глаза и хрипло спросила:

– Что, понравилось терзать мою дочку?! Глазки ей выдавливать? Плакала, говоришь? – она медленно, без замаха вдавила лезвие ножа в глаз парню, всаживая всё глубже и глубже. Тот задёргался, едва не разорвав верёвки – невыносимая боль придала ему силы. Затем обмяк, и только ноги ещё секунды три подёргивались в судорогах. Наконец, тело умерло, как и мозг, им управляющий. Второй изувер, похоже, обмочился и обделался, глядя на убийство брата. Под ним расплылось пятно, а потом закапало на пол, образуя вонючую лужу.

Женщина подошла к нему и ласково спросила:

– Нравилось сдирать с меня кожу? С моей дочки? – она рванула рубаху, оголяя грудь и дряблый живот парня, а потом, воткнув нож тому в низ живота, вспорола его до самого подреберья так ловко, как будто всю жизнь делала харакири (Потом я узнал, что Ольга работала на мясокомбинате, и уж чего-чего, а крови не боялась и с ножами управляться умела)