– Лады.

Сыщик снова употребил словцо, которое почти никогда не говорил. Может, это произошло оттого, что у Гурова появилось дурное предчувствие. Он надел куртку, повинуясь неизвестному предчувствию, снял «вальтер» с предохранителя.

Женщины попрощаться не вышли, а мужчины шагнули вместе с Гуровым через порог, встали на крыльце. Джип Мефодия сверкал в тусклом свете двора лакированным мощным телом, щетинился стволами автоматов.

– Мефодий, ты кому войну объявил? – спросил шутливо сыщик.

Вор не ответил, сиплым голосом крикнул:

– Костыль, выйди!

Из машины выпрыгнул высокий, хорошо одетый парень. В первое мгновение сыщик не узнал в нем нескладного «несчастного» Ивана, мерзшего часами у дома артистов. Иван вытянулся, козырнул. Сыщик, абсолютно не задумываясь о последствиях, всадил ему пулю в лоб.

Торчащие из окон машины стволы уперлись мертво в сыщика и разнесли бы его в клочья, но рядом стояли Мефодий и Акула. Сыщик убрал пистолет так же мгновенно, как и достал, и, удивляясь собственному спокойствию, сказал:

– Я ему денег дал на одежду… Он зарезал ни в чем не повинного мальчонку, я поклялся отомстить. Извини, Мефодий, что так получилось.

– Иван был одним из лучших, – просипел Мефодий. – А стреляешь ты знатно. – И крикнул: – Заберите и похороните, такая ему выпала судьба! А вы, полковник, поберегитесь, я хотя и в законе, а за всех своих бойцов не в ответе.

– Ты мне не грози, Мефодий. Один родится нормальным, другой – горбатым. Ты же не спрашиваешь у него, почему он такой. Я родился горбатым!

Сыщик кивнул на прощание, сел в свой «Ауди» и выехал со двора.

– Ты меня всегда учил: менты продажные и трусливые, – сказал Акула, спустился с крыльца, подошел к джипу. – Мужики, если с ментом чего случится, будете иметь дело со мной. А чтобы вам за подельника шибко обидно не было, растолкую. Мент покойника пожалел, денег на обувку и портки целые дал, а Иван крестника мента зарезал.

– Иван не знал, – сказал кто-то из машины.

– Мент тоже не знал, что Ивану гроши на прикид не требуются. – Акула протянул в окошко стодолларовую купюру. – Сменитесь, выпейте за упокой грешника, желчь в ховальниках не держите, подавитесь.

– Поняли, Акула. Каждому – свое.

А Гуров быстро проскочил через пустой город, и, едва въехал во двор особняка, на крыльце появился Стас.

– Живой? Можешь не выходить. Звонил Бунич, просил тебя к себе в любое время.

– Обождет. – Гуров сел боком, опустил ноги на землю, закурил – пальцы дрожали. Сыщик шутил, что у него зажигание опаздывает и он пугается после, а не до. – Стас, я за Петруньку отомстил, влепил убийце между глаз. – Он достал из кармана «вальтер», поднес к носу, то же сделал и Станислав, словно раньше пороха не нюхал.

– А как теперь с Мефодием? – спросил он.

– Никак, я стрелял при нем. Вор признал, мол, такова судьба. Мы с тобой сыщики «отличные». Иван был ведущим боевиком группы. Я ему деньги совал, ты о вербовке разговоры вел… Стыдоба.

– Это точно. Езжай. Я буду ждать, черт бы тебя побрал.

– Я тебе уже говорил: обожай женщин. Они святые, – ответил Гуров, выкатываясь со двора.