рассказывает о битве между полами. Ким поступает правильно, когда целует Пташку и при этом не заставляет своего бойфренда ревновать. Роуз ждет от Альберта, что он будет горд своим обещанием жениться на ней. И все дело тут в том, что эти мужчины, похоже, не уважают этих женщин достаточно для того, чтобы выполнить свои обещания или доверять им. Но смена гендера некоторых персонажей, небольшие изменения в тексте пьесы и соответствующее исполнение придают происходящему на сцене иной смысл. Теперь оно повествует о смелости быть самим собой, даже если весь мир стремится заставить вас быть кем-то еще. Разумеется, Альберт так и не свяжет свою жизнь с Роуз, но это из-за того, что его мать, по всей видимости, гомофоб. Хьюго по-прежнему не хочет, чтобы Ким целовала Пташку, но теперь это символизирует их отношения в другом мире. И тут Джордж попадает в самую точку. Его герой – гей, но при этом человек семейный, он вполне мог принадлежать к «Обществу Маттачине» – он верит, что для квиров лучше всего ассимилироваться с натуралами… но это только до номера Эда Салливана, во время которого он присоединяется к радужному хору. И это такой трансцендентальный момент. Конечно, позже он опять станет прежним, не будет понимать детей и их новый для него взгляд на квирность, но в этот самый момент Джордж становится всеми нами, ищущими и находящими себя посредством любви.

И я встаю, чтобы поаплодировать ему. Он выискивает меня в зале, подмигивает и легонько кивает головой. Оборачиваюсь. Оказывается, первым встал не я, а Хадсон. И сидящий прямо за ним Брэд сделал то же самое, а затем встает и весь зал, а Джордж и остальные на сцене кланяются зрителям.

– Какой спектакль! – выдыхаю я, когда занавес опускается.

– Думаю, мы неплохо поработали в этом году, – говорит Марк, обнимая сначала стоящую с другой стороны от него Кристал, а потом меня. Чертовски неплохо. О! Может, в следующем году мы поставим «Чертовых янки»?

– Он, скорее, для взрослых, – сомневается Кристал. – И там сложнее проявить себя всей труппе.

– Как это «там сложнее проявить себя всей труппе»? – возмущается Марк. – В этом мюзикле найдутся прекрасные роли для всех.

Поворачиваюсь к своим родителям, сияющим от гордости и смущения.

– Мне понравились костюмы, солнышко, – восхищается мама. – Это ты подбирал их?

– Я помогал делать это.

– Просто великолепно, ребенок, – обнимает меня папа. – Я половины не понял, но способен распознать хорошую работу.

– Спасибо, – закатываю я глаза. Позади меня родители Хадсона уже направляются к двери, но сам он улыбается мне.

– Это было удивительно, – говорит он. – Не знаю, уловил ли я всю суть… но спектакль – нечто особенное. Я чувствовал это.

– Вот и я о том же! – восклицает мой папа, хлопая Хадсона по спине. – Мне нравится этот парень. – Они с мамой идут к выходу, а Хадсон заключает меня в свои объятия.

– Спасибо тебе.

– Это не мне спасибо, а тебе. – К моим глазам подступают слезы. Мы расстанемся с ним почти на год.

– Не надо плакать, малыш. Если ты будешь плакать, то и я заплачу, а если я заплачу, мои родители взбесятся.