С этими словами Меркулов начал застегивать китель.

– Погоди, Богдан… Ты чего это?

Я испугался одновременно двух вещей.

Во-первых, Меркулов явно собирался куда-то идти и с кем-то ругаться черными словами. Поскольку ругаться имело смысл как минимум с ближайшим контр-адмиралом, а лучше уж сразу с главкомом, ничего, кроме разжалования и штрафной эскадрильи, кавторангу не светило.

А во-вторых, сказанное Меркуловым было подозрительно похоже на правду. На Глаголе сама по себе «реабилитация» манихеев казалась чем-то столь важным и самоценным, что думать о тех конкретных решениях, которые будут приняты Советом Обороны на основании донесений Индрика и Колесникова, лично мне не хотелось. Я бы даже сказал, не моглось.

Какая разница, если добыты столь ценные сведения? И про джипсов мы узнали… И с Вохуром говорили… И кучу людей спасли… Шоколадно все!

А вот Меркулов, который в отличие от меня, мечтательного, мыслил в русле весомой и зримой военной практики, выводы сделал быстро.

– Я чего? Я ничего. Я в этом участвовать не буду.

Меркулов потянулся за портупеей, которая висела за моей спиной.

– В чем это ты участвовать не будешь, товарищ кавторанг? – спросил я невинным голоском.

Я лихорадочно перебирал варианты. Схватить его? Задержать силой? Дать в морду? Да он же меня убьет… такой быкан!

– А в этом вот всем. План они выдумали. Комбинацию… Клаузевицы! Дойду сейчас до ближайшего «контрика», пусть он меня арестует. Пусть сам «Конусы» свои по гражданским запускает.

Я решил, что все-таки попытаюсь задержать его. Но вот прикасаться к нему сейчас нельзя – взорвется.

Значит, действовать можно только уговорами. Как говорится, добром и лаской. Если не получится – я ему не доктор.

– Ты, кавторанг, не принимаешь во внимание одного обстоятельства.

– Какого? – спросил Меркулов, застегивая пояс.

– Тебя с корабля снимут.

– Это они могут… Они мо-огут, – распевно повторил он.

– А корабль без тебя к Паркиде пойдет, в бой.

– Пойдет. Ой пойде-от…

– Ну так ты трус, значит.

– Ой тру-ус… Повтори?!

«Сейчас он мне врежет».

– Трус ты, говорю.

– Повтори. – Пальцы Меркулова, поправлявшие кобуру, замерли в аккурат над пистолетом.

– Трус. Шкура.

Меркулов грузно осел обратно, на диван. Его правая ладонь обмякла на рукояти «Шандыбина».

– Разъясни.

– Ты – комкрыла. У «Нахимова» какой приказ? Выдвинуться к Паркиде, сам сказал. А у тебя какие обязанности? Руководить в бою вверенным тебе соединением. А ты, значит, сейчас идешь в контору, заявляешь открытое неповиновение. Тебя арестовывают и штабным «Кирасиром» свозят в карцер на ближайший транспорт. На твое место ставят зама, «Нахимов» уходит к Паркиде, в пекло. Там может быть что угодно. Мы не знаем что. Положим, умные люди правы и клоны наносят ядерный удар. И, представь себе, «Нахимов» получает атомную торпеду. Полторы тысячи ребят сгорают вместе с кораблем. А ты сидишь, как мудак, в карцере. Живой. С тобой военная прокуратура нянчится. А ребята сгорели. А тебе… тебе вместо вышки прописывают дурку. И сидишь ты в дурке, на манной кашке. А ребята сгорели. А ты должен был с ними… А ты не с ними. Нравится?