— Ну, сука, держись!

Они уже рвались в калитку, без труда сорвав ее с прогнивших петель. Наш старый пес тявкнул раз-другой и, внезапно взвизгнув, затих.

— Думаешь, мы не знаем? Думаешь, Рафаэль никому не сказал?

Полный торжествующей мести рев Гийерма перекрывал гул толпы. В отблесках факелов под нашим окном глаза его блестели, точно причудливо растрескавшееся стекло.

— Нам известно, что ты торговала с ними, Мирабель! Нам известно, что Лейбниц был твой любовник!

Мать опрокинула кувшин воды на головы тех, кто подступил близко.

— Опомнитесь! — яростно орала она. — Думаете, все такая погань, как вы? Думаете, других на свете не бывает?

Но Гийерм, прорвавшись к дому, уже настойчиво барабанил в дверь:

— Выходи, сука! Нам все про тебя известно!

Я увидела, что под его ударами уже дрожит засов. Мать обернулась к нам, лицо пылало гневом:

— Собирайте вещи. Достаньте коробку с деньгами из-под умывальника. Документы возьмите.

— Зачем? Ведь…

— Быстро! Я что сказала? Мы сорвались с места.

Сначала я решила, что грохот — такой чудовищной силы, что прогнившие доски пола заходили ходуном, — оттого, что рухнула входная дверь. Но кинувшись обратно в кухню, мы увидели, что мать, чтобы забаррикадировать вход, подтащила комод к двери, и это грохотали, разлетаясь вдребезги, ее драгоценные тарелки. Стол также был притиснут туда, чтобы, если комод отъедет, войти в дом им так просто не удалось. В руке у матери я увидала ружье отца.

— Кассис, проверь-ка черную дверь! Вряд ли они так скоро сообразят, хотя кто их знает… Рен, останешься около меня. Буаз… — она как-то непонятно странно на меня взглянула своими горящими черными глазами, но договорить ей не пришлось: внезапно что-то мощно ударило в дверь, наполовину выбив верхнюю филенку, в образовавшемся просвете проглянуло звездное небо. Воспламененные отблеском огней и яростью лица возникли в просвете. Задние, наседая, выглядывали из-за спин передних. Впереди всех свирепо ухмылялась физиономия Гийерма Рамондэна.

— Не спрячешься в своей конуре! — натужно орал он. — Сейчас я тебя, сука, накрою. Сейчас ты мне заплатишь за все… что сотворила с…

Даже теперь, когда рушился ее дом, мать умудрилась язвительно расхохотаться:

— Уж не с твоим ли папашей? — презрительно и резко выкрикнула она. — Это он, что ли, мученик? Это Франсуа-то герой? Не смеши! — Она вскинула повыше ружье так, чтоб Гийерм видел. — Отец твой был жалкий пьяница и ссал, когда напьется, себе в штаны. Да он…

— Мой отец был боец Сопротивления! — взвыл в ярости Гийерм. — Иначе зачем он к Рафаэлю ходил? С чего немцы его забрали?

Мать снова расхохоталась:

— Сопротивления, говоришь? А старый Лекос? Он что, тоже из Сопротивления? Я бедняга Аньез? А Колетт?

Тут впервые за эту ночь Гийерм несколько попятился. Мать с ружьем наперевес шагнула к пролому в двери.

— Тогда слушай, что я скажу, не дорого возьму! Твой папаша такой же боец Сопротивления, как я Жанна д'Арк. Старая пьянь он, вот кто, любил язык распускать почем зря и, пока как следует не заложит, ни за какое дело не брался. Просто оказался не в то время и не в том месте, как и вы сейчас, ублюдки. А ну марш отсюда по домам, все до единого! — Она пальнула из ружья в воздух. —