– Идем, Джулиан!

Такси высадило нас на углу Сентрал Парк-Вест и 71-й стрит. Отсюда меньше двухсот метров до отеля, где меня ждет Филипп, но мой обычно непоседливый сын почему-то замер на месте.

Я оглядываюсь. Джулиан, закутанный в куртку, сидит на ступеньке красавца дома «браунстоун» из красного песчаника и с мечтательным видом следит, как тает в холодном воздухе выдыхаемый им пар. На лице у него блаженная улыбка, все молочные зубки наружу, на коленях старая плюшевая собачонка, которая того и гляди распадется на части от ветхости.

– Хватит, я тебя жду!

Я возвращаюсь к нему и тяну его за руку, заставляя встать. Как только я к нему прикасаюсь, он ударяется в рев. Вечно один и тот же цирк, одни и те же капризы.

– Прекрати!

Я с ума от него сойду! Все остальные от него в восторге, никто не подозревает, каково приходится его матери. То он ленив и мечтателен, то агрессивен и плаксив. Эгоист, каких мало! Не знает, что такое благодарность, что бы для него ни сделали.

Я уже готова пригрозить, что сейчас отниму у него дрянную плюшевую собачонку, как вдруг белый фургончик наезжает колесами на бордюр и тормозит в метре за моей спиной. Водитель выпрыгивает наружу, а дальше все происходит так стремительно, что у меня не хватает ни времени, ни самообладания оказать сопротивление. Меня накрывает тень, я получаю удар кулаком в лицо, в живот и в бок, меня швыряют в фургон. Я задыхаюсь, корчусь, поджав колени к животу, от боли не могу даже кричать. Едва приподнимаю голову – и на меня падает сын, его тоже зашвырнули в фургон. Затылком он разбивает мне переносицу, кровь заливает мне лицо. Резь в глазах, веки падают.

Я прихожу в сознание в полутемном чулане, за ржавыми решетками. Здесь впору держать зверей: тесно, грязно, мерзко. Джулиан навалился на меня, хнычет и размазывает кровь. Я прижимаю его к себе и понимаю, что кровь у него на лице – моя. Я пытаюсь его согреть, уверяю, что все обойдется, что папа придет и спасет нас. И без конца осыпаю его поцелуями. Как мне стыдно, что я часто выливаю на него литры желчи! Не иначе, происходящее сейчас с нами – следствие моего распутства.

Я щурюсь и пытаюсь что-то разглядеть в темноте. Две лампы под потолком, свисающие с железных балок, дают скудный свет, но его хватает, чтобы догадаться, что нас заперли в сарае, где хранится инвентарь то ли зверинца, то ли цирка. Я различаю другие клетки, рулоны заградительной сетки, груды железных стульев, муляжи камней, какие-то гнилые доски, пластмассовые кустики.

– Мама, я хочу пи-пи, – плачет Джулиан.

– Ничего, милый, потерпи.

Я стою рядом с ним на коленях, на ледяном и колючем бетонном полу. Пахнет плесенью, тухлым и прогорклым запахом страха. Я подбираю с пола плюшевую собачку и пытаюсь развлечь сына.

– Смотри, песик хочет целоваться!

Несколько минут я с ним играю, пытаясь создать кокон нежности, который оградит его от этого безумия. На часах нет еще и половины двенадцатого. Нас везли недолго, значит, мы недалеко от Манхэттена: в Нью-Джерси, в Бронксе, в Куинсе… Я уверена, что похититель выбрал нас не случайно, нападение в центре города – рискованная вещь. Понятно, что ему были нужны именно мы. Мы, Лоренцы. Но зачем? Ради выкупа?