Фу! Кажется, я становлюсь мнительным. Всё-таки интересно, о ком это они?

– А вообще, медведи – натуры тонкие, к ним требуется особый подход. Если попросить хорошо, отдаст бабуля медвежонка? Я б забрал.

– Тебе дай волю, всё заберёшь! – съязвила Света, Остромысл добродушно засмеялся.

* * *

В селе будто совсем не удивились прибытию отряда. В улыбках, взглядах, в самом воздухе витало особое настроение – чувство перемен. Наверное, в том мире после выстрела боевого корабля по резиденции правительства так же трудно стало кого-то удивить. Подумаешь невидаль – ещё один отряд, да тут вчера волки пировали!

Постоем бабушка Листвяна озадачила мужа и весь Совет заодно. В горнице Совета устроили заседание революционного комитета, по исконной традиции выслушивали оппортунистически настроенную оппозицию в лице волхвы разорённой деревни бабушки Милены. Эта храбрая женщина и не подумала скрываться, разделила с односельчанами судьбу и всячески старалась поддержать в испытаниях. Обликом кудесницы впору куличи сдабривать – такая вся благостная!

На морщинистом личике с румяными щёчками ласково щурятся добрые-добрые глазки. Она ничего не понимает! Какое нападение? Никто ж боярских людей врагами в селе не считал и не считает. Убили кого-то – ну, всякое случается из-за баб. В рабство погнали? Да что вы! Всего лишь в холопья. А что воли лишили, была ли та воля? Чем боярин хуже старейшин? Вон какие у него ратники, а у них? И с голоду никто не мрёт, вообще людству в Обвальном легче живётся. Она-то знает! Отдали же сыночка её Тишеньку за недоимок, не посмотрели, что единственной был опорой на старости лет. Пусть хворенький да горбатый, зато смышлён! У боярина стал советчиком, он своих в обиду не даст. Бабе Милене только б увидеться с ним, уговорит боярина не гневаться. Вернём людей и оружие, да возместим нанесённый ущерб…

Ей пытались возражать, бесполезно, злиться бессмысленно… Любовался я доброй бабулей и вспоминал образ другого исторического деятеля с добрыми-добрыми глазами. По-доброму вспоминал, кстати, припомнился и его пламенный соратник с горячим сердцем и холодною головой. Бабка, наконец, заткнулась, повисла угрюмая тишина. Уточняю деловым тоном. – Листвяна, беженцев из села выпускали?

– Просились, – кивнула она. Заговорила душевно. – Да я по-хорошему попросила вас обождать. Не дело уйти, не поблагодарив спасителей. Все на месте, не беспокойся.

Стараясь дышать ровно, говорю безжизненным тоном автомата. – Очень хорошо. Скажи им, кто хочет уйти, пусть идут, только принесут на волчью полянку у ворот по полешку за откуп. Вот пусть Милена сама говорит и выпрашивает поленья. Идите, а мы пока в баню, сил нет извазюкались. Как соберётесь, зовите. – Закрываю заседание.

* * *

Остромысл, полыхнув очами, пожелал доброго пара и вышел «кое-что приготовить». В бане просто помылись, Светлана старательно не смотрела в глаза, вздрагивала даже от случайных прикосновений. И ни единого вопроса. Она не догадалась – всё сразу поняла, представила, осознала. Ну, что поделать – колдуны, всем всё ясно.

Не успели толком напиться травяным взваром, в горницу Совета явились суровая Листвяна и ласковая Милена. – Исполнено твоё повеление, люди ждут.