Прихрамывая, опираясь на его руку, она вывела Зацепу из парка. Рюкзачок с ее роликами болтался у него на плече.

– Кстати, меня зовут Женя.

– Николо, – представился он.

«Нечто» обрело наконец имя.

Профессор Николо Кастрони жил в Риме, преподавал древнюю историю в университете, в Москву приехал впервые, на научную конференцию. Она, конечно, не стала уточнять, на какую именно. Равнодушно кивнула и сообщила, что с детства мечтает побывать в Италии, прошлым летом ездила в Англию, учить английский. Там постоянно лил дождь, было дико скучно и кормили ужасно. Каждый день на завтрак кукурузные хлопья с синим молоком.

В ресторане она заинтересовалась тартинками с черной икрой и лобстером в базиликовом соусе. Это были самые дорогие блюда. Синьор Кастрони умилился непосредственности маленькой синьорины. Сам он не мог есть, смотрел на нее и таял от счастья.

Когда-то в другом веке, в начале семидесятых, молодой советский дипломат Зацепа впервые попал в Рим. Магазин деликатесов «Кастрони» на виа Кола дел Рьензо поразил его воображение куда сильней, чем развалины Колизея, собор Святого Петра.

Через тридцать пять лет старый бизнесмен Зацепа совершенно неожиданно стал гастрономическим синьором Николо, итальянским профессором, богатым, наивным, добрым, щедрым, и желал только одного: оставаться в этой сладкой роли как можно дольше.

– Коля, наконец-то! Я уже волнуюсь! – Зоя Федоровна выплыла из глубины полутемного зала, клюнула в его щеку. – Ужас, какой колючий.

Оказывается, он успел доехать, припарковаться, войти в кафе. Все это он проделал безотчетно и спокойно, как сомнамбула.

– Коля, ты голоден? Будешь кофе? Официант! Хотя нет, кофе мы выпьем потом, я уже расплатилась, пойдем, пойдем скорее, я так устала ждать! Это совсем рядом, соседняя дверь.

Борис Александрович вел урок на автопилоте. Он плохо соображал, о чем рассказывает, кого вызывает к доске. Взгляд его был прикован к пустому стулу за четвертой партой у окна.

Постоянная соседка Жени, полная некрасивая девочка, смотрела на него слишком пристально. Он знал, что они дружат, во всяком случае, в школе Женя больше всего общалась с ней, с Кариной Аванесовой.

«Неужели успела нашептать, пустить слушок, так, кажется, она выразилась?»

Он говорил о прозе Пушкина, о «Капитанской дочке». Он рассказывал о прототипе Швабрина, подпоручике 2‑го гренадерского полка Михаиле Александровиче Швановиче.

– Шванович, потомственный офицер, крестник императрицы Елизаветы Петровны, переметнулся на сторону Пугачева. В ноябре 1773 года он вместе другими офицерами и солдатами был захвачен в плен войском самозванца. Из всех офицеров он единственный пал на колени перед Пугачевым и обещал ему верно служить. Его Пугачев пощадил, остальных повесил. Шванович присягнул Пугачеву, постригся в кружок, оделся по-мужицки и в течение нескольких месяцев состоял при разбойничьем штабе переводчиком.

Собственный голос доносился издалека, как будто перед восьмым классом стоял механический двойник Бориса Александровича, а сам он все еще сидел на бульварной скамейке ледяным вечером.