Мёлон уже поднял людей пинками из постелей и послал конюхов седлать лошадей. Когда они выехали из ворот, колокол уже прекратил свой настойчивый зов. А когда они свернули за поворот и монастырь замаячил впереди, заговорил снова, но на сей раз уже в другом ритме – теперь действительно к утрене. Подъехав ближе, они поняли, что их поджидает не опасность, а лишь всклокоченный всадник в тунике, похоже едва державшийся в седле от усталости. Вторая лошадь, привязанная за чумбур следом, несла щит и меч рыцаря. Хотя разобрать герба Блэкстоун не мог, но это ему и не требовалось. Седок был ему знаком.

– Пусть люди позавтракают здесь, Мёлон, – распорядился он, приглядываясь к понуренной фигурке.

Когда солдаты спешились, к ним подоспел Талпен.

– Он требовал вас, и только вас. Сказал, что знает вас и с места не тронется, пока вы не объявитесь. Не могу сказать, болен ли он поветрием, но мы предупредили, чтобы держался подальше. Велел одному из лучников всадить стрелу у него перед носом, – Талпена собственные действия явно беспокоили.

– Ты все сделал, как я приказывал. Нынче не время давать поблажки кому бы то ни было, – успокоил его Томас и зашагал мимо людей, стоявших на страже у стены. Но дошел только до моста. Конь не тронулся с места, а седок повесил голову на грудь, поддавшись изнеможению.

– Гийом! – позвал Блэкстоун. Заслышав его голос, конь переступил, и отрок поднял голову.

Гийом Бурден, будто пробужденный из глубокого сна, неуверенно поглядел на человека по ту сторону моста.

– Сэр Томас? Вы ли это?

– Я здесь.

– Простите меня. У меня не было выбора, кроме как приехать к вам, – проговорил отрок с безмерной усталостью.

– Все в порядке, мальчик. – Обернувшись, он окликнул Талпена: – Принести корзину с едой и питьем. Горячей едой с хлебом и пряным вином. Скажи брату Симону, чтобы добавил в питье снадобья, чтобы помочь отроку, расскажи ему, что видишь. – Поглядел на небо. Надвигается то ли дождь, то ли снег. И то и другое доконает пажа Анри Ливе, если у того не будет укрытия. – И еще мне нужен брезент и вервие.

Ветер пробирал до костей, но мальчик не выказывал виду, что чувствует его. Блэкстоун понял: это верный признак, что он изнурен свыше возможного. И снова повернулся к Гийому, покачнувшемуся в седле.

– Гийом! Слушай меня, мальчик! Ты меня слышишь?

Тот снова поднял голову.

– Я должен поспать, господин. Я должен.

– Нельзя! Холод убьет тебя, если ты сперва не поешь. Делай, как я велю, или умрешь! А ты не затем одолел такой путь, чтобы умереть у моего порога. Поведай мне, что случилось. Ну же, говори со мной, парень!

– Мой господин Ливе мертв. И его челядь. Слуги и оруженосцы. Все до единого.

– Как? Мор?

Гийом снова повесил голову.

– Гийом! – рявкнул Томас, отчаянно желая оказаться рядом с мальцом.

Голос Блэкстоуна заставил того вскинуть голову.

– Мор. Да. Он принял купца… дал ему убежище, и… через несколько дней… все умерли. Я привез его щит и меч, дабы их не украли.

Талпен уже спешил обратно с корзиной, в которой стоял глиняный горшочек, подпертый краюхой хлеба и куском сыра с ладонь, завернутого в тряпицу. Еще два человека следовали за ним со сложенным брезентовым полотнищем и веревками. Взяв еду, Блэкстоун указал на выступающую из земли скальную породу.