Наконецъ, и народъ былъ за Тартарена. Его широкія плечи, его походка, голосъ и неустрашимый видъ, его репутація героя, невѣдомо какъ сложившаяся, нѣсколько мѣдяковъ, брошенныхъ имъ маленькимъ савойярамъ, и нѣсколько подзатыльниковъ, данныхъ уличнымъ мальчишкамъ, сдѣлали изъ него мѣстнаго лорда Сеймура, короля тарасконскаго рынка. Нагрузчики барокъ на набережной почтительно кланялись Тартарену, когда онъ въ воскресенье вечеромъ возвращался съ охоты съ обрывкомъ фуражки на концѣ ствола, подмигивали другъ другу, указывая на его плечи и руки, и обмѣнивались такими замѣчаніями: «Ну, этотъ за себя постоитъ!… Ишь мускулы-то — двойные!»

Двойные мускулы! Кромѣ Тараскона, нигдѣ не услышишь ничего подобнаго!

И при всемъ этомъ, при всѣхъ своихъ многочисленныхъ талантахъ, несмотря на двойные мускулы, на любовь народа и на лестные отзыви храбраго начальника гарнизонной: швальни, Тартаренъ не былъ доволенъ своею судьбой: ему въ тягость была жизнь въ маленькомъ городкѣ; онъ задыхался въ немъ, — великому человѣку было тѣсно въ Тарасконѣ. Да и на самомъ дѣлѣ могъ ли онъ, съ своею героическою натурой, съ душою пламенной и жаждущей сильныхъ ощущеній, — онъ, мечтающій о битвахъ, объ опасныхъ охотахъ, о приключеніяхъ въ пампасахъ Америки или въ пескахъ Африки, объ ураганахъ и тифонахъ, — могъ ли онъ довольствоваться разстрѣливаньемъ фуражекъ по воскресеньямъ и разрѣшеніемъ охотничьихъ споровъ ежедневно у оружейника Костекальда? Вчужѣ жаль бѣднягу великаго человѣка! Въ концѣ-концовъ, тоска способна была заѣсть его на смерть.

Тщетно искалъ онъ забвенія среди своихъ пальмъ, боабаба и другихъ чудесъ африканской растительности, напрасно обвѣшивалъ стѣны малайскими ножами и томагауками, напрасно зачитывался романтическими книгами, думая, подобно Донъ-Кихоту, силою воображенія отогнать отъ себя безпощадную дѣйствительность. Увы, все, что онъ продѣлывалъ, чтобы утолить жажду приключеній, только еще больше разжигало ее! Видъ окружавшаго его смертоноснаго оружія только дразнилъ его; всѣ эти ятаганы, стрѣлы и лассо взывали къ нему: «На бой, на бой!…» Въ вѣтвяхъ боабаба чудился свистъ вѣтра, зовущій въ далекія страны и не дающій покоя. А тутъ еще Густавъ Эмаръ и Фениморъ Куперъ…

Сколько разъ, въ часы послѣобѣденнаго чтенія, среди воинственныхъ доспѣховъ, Тартаренъ съ дикимъ воплемъ вскакивалъ съ своего кресла, бросалъ книгу и схватывалъ первое попавшееся подъ руку оружіе. Бѣдняга забывалъ, что онъ у себя въ Тарасконѣ, что голова его. обвязана старымъ фуляровымъ платкомъ, и ополчался на воображаемаго врага.

— Пусть-ка они попробуютъ сунуться! — оралъ онъ, потрясая топоромъ или томагаукомъ.

Они?… Кто они?

Тартаренъ самъ не зналъ хорошенько. Они! — это были тѣ, что нападаютъ, тѣ, съ кѣмъ надо биться, — всѣ тѣ и все то, что кусаетъ, что грозитъ когтями или скальпомъ, что реветъ, кричитъ, рычитъ… Они — это индѣецъ Сіу, пляшущій вокругъ привязаннаго къ столбу «бѣлаго»… Это — бурый медвѣдь Скалистыхъ горъ, это — Туарегъ пустыни, пиратъ Малайскихъ острововъ, бандитъ Абруццкихъ ущелій… Словомъ, они — это они!.. а съ ними вмѣстѣ путешествія, воинственные подвиги, страшныя привлюченія, слава.