Джинсовый пиджак соскользнул с вешалки прямо мне под ноги. Я подняла его, повесила обратно и провела по ткани ладонью. В кармане пиджака зашуршала бумага. Достав сложенный пополам листок, я развернула его и быстро пробежала глазами. Это оказалось письмо из реабилитационной клиники: «Уважаемый Алексей Владимирович, отвечаем на ваш запрос. Наша больница занимается подобными случаями и может предоставить место вашей жене. Цены на проживание и лечение указаны в приложении…»
Я не стала читать до конца, устало опустилась на кровать и закрыла глаза. Вот так, а ведь я ему поверила! Его реакция тогда была очень правдоподобной. Скрип двери заставил меня машинально спрятать письмо в карман. Алексей зашёл в комнату и улыбнулся. Увидел открытый шкаф и шагнул к нему.
— О! Тут есть и моя одежда. А я и забыл, надо её забрать, — снял с вешалок пиджак и пару рубашек, небрежно бросил их на край дивана. Закрыл дверцы, присел рядом со мной и обнял за плечи.
— Устала? Целый день убираешься. Я отослал все письма и раздал указания, давай теперь тебе помогу.
— Я уже закончила, — как я ни старалась, мой голос всё же дрогнул. Собеседник удивлённо присмотрелся ко мне.
— Тогда иди отдохни, что-то ты бледная. Ужин я сам приготовлю.
Я кивнула, встала и молча направилась к выходу под его пристальным взглядом. Вернулась к себе, заперлась, достала письмо и ещё раз перечитала. А потом спрятала в комнате. Ну и что мне теперь делать? Промучившись до вечера, я так и не ответила на этот вопрос. Алексей звал меня ужинать, пришлось сослаться на усталость и отсутствие аппетита.
Следующие несколько дней прошли в раздумьях и напряжении. Крёстный на неделю уехал из города по делам, и мы снова остались одни в коттедже. Я постоянно ловила на себе настороженные взгляды Алексея, но никаких вопросов он не задавал. А я так и не могла решиться или спросить его о своей находке, или прогнать из дома. И то уговаривала себя, что злополучное письмо ещё ни о чём не говорит. Ведь выбрать клинику мог кто-то другой, а вести переговоры с администрацией — сам Алексей. То ругала себя за доверчивость и желание его оправдать.
В таком состоянии многие обычные события выглядели для меня подозрительными. Однажды, услышав голоса у входной двери, я быстро спустилась вниз и увидела, как Алексей провожает какого-то мужчину. Мне даже показалось, что этот человек, заметив меня, надвинул пониже кепку и быстро ушёл. Я достаточно резко потребовала объяснить, кто это такой. И почувствовала неловкость, когда узнала, что всего лишь приезжал курьер, доставляющий питьевую воду. Алексей решил меня порадовать, вспомнив, что я жаловалась на качество воды в магазине.
Словно чувствуя мои колебания, все последние дни он активно проявлял заботу обо мне. Сам готовил ужины и даже мыл посуду. Только эта его забота почему-то вызывала у меня не благодарность, а глухое раздражение. Чем безупречней и внимательней он себя вёл, тем ворчливей и придирчивей я становилась. И не понимала, причина в нём или в моей нерешительности?
В субботу Алексей собрался за продуктами и попытался уточнить, что нужно купить. Неожиданно для себя я заявила, что поеду с ним, потому что он всё равно половину забудет или возьмёт не то. От его удивлённого взгляда мне на минуту стало стыдно. На самом деле он никогда не забывал приобрести то, что я просила. И уже хорошо зная мои вкусы, сам покупал то, что я могла пропустить. Осознав собственную несправедливость, я разозлилась ещё больше и села в машину с таким видом, что Алексей всю дорогу молчал, нервно косясь на меня.