Приспособиться к жизни, пристроиться так, чтобы не чувствовать ее тягот и ударов, можно было, по глубокому и непоколебимому убеждению Зинаиды Ивановны, только с помощью денег. Их она считала самым надежным щитом и сооружала его с завидной энергией и последовательностью.
— С деньгами, Валюша, ты человек. Без них — нолик! С нашими зарплатами не разгонишься, — поучала Зинаида Ивановна. — Не будь глупышкой. Потом заживешь — завидовать станут. Тебе семью заводить, гнездышко свить надо удобное, мягкое. Куда ты без денег?
…Вспомнила Пащенко и дружка своего, Эдика Ренского, несостоявшегося жениха. Острая обида на него вроде бы уже и прошла, да и сама понимала: Эдик не тот человек, на которого можно опереться. Припомнила вечера, которые они проводили вместе, разговоры… Любила ли она этого человека? Нет, пожалуй, не назовешь любовью их затянувшуюся, неопределенную связь.
Однажды она пыталась выяснить суть их взаимоотношений. И лучше бы не делала этого.
’— Человек я, Валюха, счастливый, потому что свободный. Сам никому на верность не присягал, и мне никто не должен, — исповедовался с притворной улыбкой Эдик.
Они шли берегом реки. Эдик поднимал камешки, попадавшиеся изредка на бетонированной набережной, и бросал их в воду. Медленно угасал теплый августовский вечер, сумерки мягко опускались на воду. По фарватеру медленно поднимался против течения караван барж — двигалась цепочка огней.
— Ты, я догадываюсь, хочешь знать, как у нас будет дальше? — Эдик швырнул в воду очередной камешек. Тот коротко булькнул. — Ничего конкретного обещать не могу. Жениться, во всяком случае, в ближайшем обозримом будущем, не собираюсь. Я еще и минимума своей программы не добил. А у меня ведь и максимум намечен. И до него ой как еще далеко.
— Так познакомь меня хотя бы с минимумом. Или это большой секрет?
Валя остановилась, ожидая его ответа. На берег набежала пенистая, упругая волна. Вода зашипела под ее новенькими туфельками, скатилась обратно.
— Секретного ничего нет, но исповедоваться я не люблю. Жениться, Валюха, — это значит работать, вкалывать. Из года в год, с утра до вечера. Знаешь, я к этому не готов. Зарабатывать деньги, копить их на обновки, тратить на колбасу и масло, кормить детей — скучное занятие. Стоять в очереди на квартиру, потом напрягать жилы на мебелишку и лелеять несбыточную мечту — красного «жигуленка» у подъезда, так? Все это у меня будет. Без надоедливой, вроде твоей, службы в какой-либо конторе. Это не по мне.
Она молчала. Эдик тоже замолк. Нашарил в кармане сигареты. Чиркнул зажигалкой. Резкий запах хорошего табака поплыл в вечернем воздухе. Валя заметила, как на длинной шее Эдика беспокойно двигался бугорок кадыка: вверх-вниз! Ей стало смешно. Испугался, жених!
— Давай не будем об этом, Валюха… — Эдик притронулся к ее плечу, пытаясь привлечь к себе. — Нам и так хорошо.
— Давай не будем, дружок, — Валя решительно сняла с плеча руку Эдика, повернулась и пошла обратно. Она слышала его неторопливые — ширк-ширк — шаги за своей спиной. Вскоре они затихли.
…Снова в ее памяти возникло лицо Корнихи — потное, напряженное, со злыми, расширенными зрачками. Короткие пальцы лихорадочно листали бумаги, которые она извлекла из раскрытого сейфа.