Зубарев сразу, увидев автомат, сказал Милютину:

— Дай сюда!

— Дудки! Сам еще поохочусь.

— По-о-хочусь! Валенок. Да первый инспектор отымет у тебя его. Еще и срок получишь за незаконное хранение, понял? А с автоматом знаешь, какие дела можно делать? Не здесь, конечно, а там, на материке.

Милютин подумал. С одной стороны, конечно, жалко такую вещь дарить, а с другой — зачем ему она? Ну, нашел и нашел.

— Ладно. Давай сто рублей, пусть он у нас будет общим.

С того дня между ними появился некто третий — безымянный, бездушный. Кусок железа и дерева. Но он будил воображение, толкая к чему-то запретному, недоступному. И сладкие мысли о больших деньгах нередко прерывались страхом: «А вдруг найдут, вдруг ищут уже. Вдруг проболтаюсь где-нибудь». И тоска, и злость на своего уравновешенного приятеля не давали Милютину спокойно жить.

В отпуске он совсем забыл об этой страшной игрушке. И надо же, в первый же день по возвращении она так напомнила о себе.

— Трепаться ты силен, Санек. А как до дела — штаны обмочил, — говорил ему между тем Зубарев. — Помнишь, говорил: поедем на материк вдвоем, а сам дунул в отпуск, даже адреса не оставил. «Дай полсотни!» — дразнил он Милютина.

— А я что? Ведь мне на работу надо. Отпуск кончается.

— Опоздаешь на недельку, подумаешь! Ну, дадут выговоряку — переживешь как-нибудь. Дальше Курил не пошлют.

— Но… как же, где же…

— Вот это другой разговор. Не здесь, конечно. На материк махнем. Лучше всего — в Хабаровск. Там людей побольше, укрыться легче. Да и смываться хорошо: хоть самолетом, хоть поездом. А там ищи-свищи, страна большая.

— Но у' меня и на билет до Хабаровска денег нет, где взять?

— Считай, что полсотни тебе уже занял.

«На черта я с тобой связался?!»

…Они четыре дня ходили по Хабаровску, высматривая магазин поудобнее, поглуше. Примеривались, какая может быть выручка. Ночевали в гостиницах, упрашивая дежурных пустить на одну только ночь. И уже совсем им надоело шататься по городу, как вдруг, проезжая на вокзал, из автобуса они заметили сберегательную кассу. Это было накануне вечером. Уже темнело, улица была глуха и пустынна, окна светились ярко. Юрка решил: то, что нужно.

— Понимаешь, странно мне все это, — говорил между тем Женя Рощин сидевшему за другим концом стола Сергею Аникееву. — Этот Милютин у меня из головы не идет. Сначала я его фамилию встретил — точно помню — в какой-то другой гостинице. Теперь здесь, в «Дальнем Востоке». Допустим, совпадение. Проверил — нет, не ошибся я. Он жил в «Маяке», в комнате на восемь человек. Здесь он снимает двухместный номер, опять с тем же Зубаревым, что жил с ним и в «Маяке».

— Там — восьмиместный, здесь — двухместный. Люди улучшили свои бытовые условия. Радоваться надо.

— Радоваться-то надо. А вот мы сейчас сортируем приезжих с Камчатки, и знаешь, чьи карточки мне опять на глаза попались?

— Их?

— Точно!

— Ну-ка, ну-ка!..

— Так вот, по возрасту они как раз подходят. Милютин — сорок седьмого года рождения, Зубарев — пятидесятого.

— В каком номере они жили?

— В двести двадцать втором.

— Быстро разыщи горничную, дежурную по этажу, администратора. Всех, кто может помнить их в лицо. Я осмотрю номер. Быстро!