Ева остановилась на пороге того, что в некие стародавние времена могло называться однокомнатной квартирой эконом-класса.

Он сидел на грязном полу спиной к стене. Кто-то раздел его догола, поэтому маленькая ранка и засохшая струйка крови на груди были хорошо видны.

«Здесь поживиться нечем», — подумала Ева. Видимо, именно такое послание оставил на этот раз убийца. Она присела, склонившись над телом.

— Тут в пыли есть отпечатки — наверно, следы бродяг. Убийца наверняка заизолировался и надел защитные бахилы, судя по картине. Если бы не эти бродяжки, могло пройти несколько дней, неделя, собралось бы больше пыли. Этих следов никто бы и не заметил. Один-единственный удар, прямо в сердце. Удар точный, тонким лезвием. С близкого расстояния. Похоже на месть. Подтверди его личность, Пибоди, и установи время смерти.

Ева заизолировалась, взяла из набора пару очков-микроскопов и занялась телом.

— Вероятно, стилет, — сказала она, осматривая рану. — Никаких брызг, никакой неряшливости. Убийца сделал все быстро и чисто, забросал его тряпьем, старыми одеялами. В темноте можно пройти мимо этой груды и не заметить. Окно заколочено. Если его кто-то и найдет — наркоман, бродяга, нищий, — скорее всего, никуда сообщать не станет.

— Отпечатки подтверждают: Род Сэнди, — доложила Пибоди. — Время смерти — час пятнадцать.

— Умно. Очень умно. Дать ему время запаниковать, попотеть, побегать кругами. Потом заманить его сюда, когда он весь в кусках и голова у него не работает. Надо заманить его куда-нибудь, лучше в закрытое помещение где-то вдали от оживленных дорог. Убийца пришел сюда первым, заставляет Сэнди подняться. Наверняка он уже весь в поту, он не хочет задерживаться в таком жутком месте. Сэнди говорит: мне надо выбраться отсюда, помоги мне выбраться отсюда, я не могу оставаться в этой крысиной норе. А его убийца отвечает: успокойся, не нервничай, все под контролем. Возможно, даже хлопает его по плечу, чтоб держал себя в руках, чтобы был неподвижной мишенью, пока убийца смотрит в глаза своей жертве и втыкает в него нож.

Ева сняла очки.

— Убийца раздевает его, чтоб выглядело так, будто человека убили из-за его одежды, из-за того, что у него в карманах. А вот завалить его одеялами — это не очень умно. Это чересчур. Да и один удар в сердце — это не очень умно, это не почерк уличного грабителя. Слишком тщательно все продумано. И тщеславие здесь чувствуется, работа напоказ.

— Убийца должен был хоть немного его помять, — согласилась Пибоди. — И бросить на куче одеял, а не под ними.

— Вот именно. Удар в сердце говорит об известном опыте. Тут есть гордость своей работой. Посмертных травм нет. Были бы, если бы кто-то грубо его переворачивал, срывая одежду. Но убийца действовал осторожно, старался не оставлять следов. Все это пустая трата времени, потому что мы же не идиоты. — Ева выпрямилась. — Давай вызовем сюда «чистильщиков» и труповозку. Я возьму на себя бродяг.

«Вид у них… специфический» — подумала Ева. Две кипы тряпья, в которых с трудом угадывались человеческие фигуры. Под множеством слоев одежды и грязи было практически невозможно определить возраст и пол этих людей. Они сидели на полу, между ними стояла огромная сумка на колесах, набитая одеждой, обувью и еще каким-то барахлом — сломанными детскими игрушками и пришедшей в негодность электроникой.