– Он сам неправ, нарвался. Похмельного человека обижать нельзя, – говорил Сыроед с пьяным состраданием, приобняв Кантора. – Это всё равно что ребенка ударить. Он же как деточка в этот миг, он сама нежность и слабость. Ты потом что хочешь с ним делай – и наказывай, и ругай, – но похмельного ни-ни. А он знал, – продолжил Эдик с укоризной и хлебнул из бутылки, – он всё это хорошо знал, за это и получил. Всё по-честному, как учит нас родная Коммунистическая партия и ее доблестный ветеран Николай Кузьмич Сущ.
– Хватит жрать! – произнес Бодуэн с отвращением и стал отнимать у Сыроеда бутылку с бражкой.
– Почему? – удивился Сыроед, отводя руку в сторону.
– Потому что хватит.
– Это не аргумент. Я тебе что, мешаю?
– Из-за тебя же всё вышло. Ты Даньку подговорил опохмелиться. Еще по одной, еще, давай, давай!
– Тебе, иудей, русского человека никогда не понять, – вздохнул Сыроед и снова хлебнул из горлышка.
– Ну правильно, полезло мурло охотнорядское, – проворчал Бодуэн.
– Я если и мурло, – ответил Сыроед с вызовом и положил на стол шляпу, – то из Электроуглей. А не из вашей вонючей Москвы. У меня родина есть.
– А у меня, значит, нету? Космополит я, стало быть, безродный?
– Да замолчите вы оба! – взорвался Данила, и Павлик тут поверил, что мог этот тихоня послать Семибратского куда угодно. – Я девочка вам, что ли, из кабака, чтоб меня подговаривать опохмеляться?
– А почему из кабака? – усмехнулась Маруся.
– Оспода енаралы, полно вам ссориться, – возвестил отставной бригадир Роман Богач. – В конце концов, мы сообща нашли лучший способ покончить с этой гребаной картошкой, по поводу чего всем предлагается немедленно уыпить.
Недоразумение
– Погоди-ка, погоди-ка… – Бокренок отставил кружку, поднял голову и подозрительно посмотрел на Непомилуева. – А ты?
– Я не буду, – содрогнулся Павлик.
– А тебе никто и не предлагал. Ты-то ведь, получается, под раздачу не попал?
– Получается, не попал, – ответил Павлик упавшим голосом.
– Больше всех нажрался и не попал.
– Подфартило пупсу, – хмыкнул Сыроед.
– Подфартило? – вскинулся Бокренок. – А с чего это ему вдруг подфартило?
– А он у нас вообще мужик фартовый. Ты что, не замечал?
– Нет, не замечал. Почему его с нами не было? Где он был сейчас? Ты где был всё утро?
– Гулял, – ответил Павлик покаянно.
– Где гулял? С кем?
– Один гулял.
– Один? – Бокренок буравил Павлика агатовыми глазами с густыми ресницами и улавливал любую неточность или недоговоренность, а она в Пашином голосе была. Как ни скрытен был, а тут себя выдал.
– Да отстань ты от парня, – поморщился Данила. – Он-то чем виноват, что я сорвался? Ты не обращай на нас, Пашк, внимания, а лучше ступай. Ты тут вообще ни при чем.
– Погоди-ка, Данилок, его отпускать, – пропел Бокренок чистейшим тенорком и сцепил кисти прозрачных ручонок. – А может быть, он потому и гулял, голубок, что всё знал?
– Что он знал?
– Что Семибратский приедет.
Стало тихо. Не страшно, а напряженно, тревожно тихо, и все, кто до этого безразлично смотрели по сторонам или вглубь себя, вслед за Бокренком впились в Непомилуева глазами.