– Медвежья услуга.

– Да нет же, чутье! Они были на грани того, чтобы проговориться. А Екатерина вообще должна была разгневаться и велеть эту рукопись уничтожить, потому что – и здесь ты, конечно, Гришуня, прав – она получила совсем не то, что хотела. Она хотела ироическое, монументальное, монархическое сочинение, а тут разгром, плен, позор, побег и какой-то неестественный, явно наспех приклеенный финал про славу Игоря, что в двенадцатом веке вообще было невозможно и сделано исключительно для нее одной. И неужели царица не понимала всей этой искусственности, если не сказать точнее, романтической иронии? Понимала, конечно, умная была женщина и стерла бы всё в порошок, но…

– Что «но»? – спросил Бодуэн насмешливо.

– Но гениальная блудливая старуха, тайная заказчица и самая первая читательница «Слова», – взмыл ястребом Кантор, – вдруг сообразила, что даже ее безграничная власть имеет границы. И эти границы – поэзия! Ты понял, Гришовец? Подлинная поэзия! Не эти придворные лизоблюды, которыми она вертела как хотела, не карьеристы и вельможи, которые писали в честь нее оды и получали за это подачки с ее стола…

– Но-но. Ты бы полегче про нашего кормильца, – пробормотал Бодуэн.

– А кто-то совсем другой по духу и по крови. И он ее победил, понимаешь? Никто не мог ее победить, даже все ее хвастливые фавориты, все эти Потемкины, Орловы, Зубовы, а этот – победил. А знаешь почему? Потому что она увидела человека, которому от нее не нужно ничего, которого вообще ничего, кроме поэзии, не интересует. Она поняла, что есть на земле территория, которая даже ей неподвластна и которую нельзя завоевать никакими армиями и флотами, никакими чинами, должностями и угрозами. Которая свободна по определению. И тогда, Гришутка, императрица сделала то, чего не делала в жизни никогда, – она отступила. Она спасовала перед ним и его сочинением, не стала его разоблачать, хотя имела полное на это право. И единственное, чему всё-таки помешала, – не позволила, чтобы «Слово» при ее жизни опубликовали, потому что высокая политика, государственные интересы и прочая лабуда… Потому что про поражение, плен, позор…

– И у тебя есть доказательства этого бреда? – спросил Бодуэн, и что-то тревожное почудилось Павлику в его вопросе.

– Существует Екатеринин экземпляр «Слова» с ее личными пометками, который она читала как минимум за пять лет до публикации, – сказал Данила, понизив голос. – И опять: как ты мне объяснишь, почему для нее специально экземпляр изготовили, если это была обычная, ну пусть даже не совсем обычная архивная находка? Что за странный сюжет?

– Ты этот список видел?

– Кто ж мне его даст? – усмехнулся Кантор. – Царицын экземпляр лежит в спецхране, и стерегут его как самый секретный исторический документ, потому что в нем окончательное доказательство того, что «Слово» – не нравится мне слово «подделка» – было создано в восемнадцатом веке.

– И ты хочешь мне сказать, что знаешь его неподкупного, честного, сверходаренного автора?

– Знаю, – пыхнул сигаретой Данила.

– И можешь его прямо сейчас назвать?