– Умучила мальчонку, ведьма.

– Ну что, поедем? – сказал молодой.

– Не, погоди-ка. Дуй за ним тихонечко, не вспугни.

– Да зачем он вам, Николай Кузьмич? – удивился водитель. – Нас в лагере ждут.

– Ты будешь делать, что я тебе говорю? – рявкнул инвалид.

За полмесяца в селе немногое изменилось. По-прежнему лежали повсюду поваленные деревья, лишь кое-где начали приводить в порядок дома и усадьбы. Павлик шел мимо могил, но теперь у него не было желания смотреть по сторонам и рассматривать надписи на памятниках. Только возле одной, свежевырытой, он остановился и молча поклонился беленькому старичку. А старичок ему кивнул: ступай, не мешкай и не бойся ничего.

– Ну и дисциплинка в отряде, – покачал головой водитель, проследив Пашин путь к погосту.

Из церкви вышел священник:

– Чего так поздно? Я тебе когда велел приходить?

– Я занят был, – ответил Павлик, стуча от озноба зубами.

– Занят он был. Чем ты был занят? Иди воду таскай.

– Какую воду?

– Вода нужна, чтобы креститься, – объяснил поп. – Рубашку чистую принес?

– Нет.

– А почему? Я ж говорил.

– Я пойду тогда?

– Куда ты еще пойдешь? – рассердился старик.

Воду надо было таскать метров за двести. Непомилуев знал, что не дойдет и с пустым ведром, но ступал и не понимал, откуда силы берутся. Он себе больше не принадлежал. Просто делал то, что велели. Снег, так долго собиравшийся, наконец посыпался, и его сразу стало так много, что Павлику показалось, снежинки одновременно падают и поднимаются от земли к небу. С головы до ног облепленный ими, он шел по белой тропинке, расплескивая воду, оставлявшую черные следы, и старался не упасть. Ноги у него промокли насквозь, снег падал за шиворот, тек по спине; Непомилуев закашлялся и едва не задохнулся от острого, надсадного приступа.

– Худо тебе? – спросил поп безо всякого участия в голосе.

– Ничего. Так.

– Тогда быстрее давай. У нас времени мало.

Павлик не понимал, почему быстрее, зачем и куда подевалось время, которого еще недавно было так много, что он не знал, куда его девать. Но старик заторопился. И всё, что происходило дальше, было в полубреду. Священник, худенький, маленький, сам согнутый, как крест на куполе храма, встал перед Павликом со старой книгой, которую, должно быть, знал наизусть и держал ее в руках для важности, и принялся бубнить что-то непонятное, вздымая руки и кланяясь. Потом он зачем-то дунул Павлику в лицо и на кисти рук, положил свою дряхлую руку ему на голову, для чего Непомилуеву пришлось наклониться в половину роста, и всё это было неловко, непонятно, тревожно. И всё сильнее Павлика качало из стороны в сторону, как если бы старый деревянный пол под ним превратился в палубу корабля во время бури, и сама церковь с ее гнутым крестом была похожа на шхуну со сломанной мачтой.

– Отрицаеши ли ся сатаны, и всех дел его, и всех демонов его, и всего служения его, и всея гордыни его? – не спросил, а утвердил вопросом священник и скомандовал Павлику: – Говори: отрицаюсь.

– Отрицаюсь, – повторил Павлик послушно.

– Отреклся ли еси сатаны? Говори: отрекохся.

– Отре… кохся, – запнулся, но выговорил Непомилуев.