— Товарищ лейтенант, оставьте нас, пожалуйста, — строго повторил Малютин.

— Виноват, товарищ первый секретарь горкома, не положено, — возражал офицер НКГБ, доставивший арестанта на дачу Малютина. — Мне строго-настрого приказано находиться рядом с задержанным и ни на минуту его не оставлять.

— Вы в своем уме, лейтенант? — возмутился Малютин. — Вы понимаете, с кем разговариваете? Немедленно выйдите и ждите в коридоре. Ничего не сделается с вашим задержанным.

Лейтенант ГБ побледнел, замялся, но предпочел не лезть в бутылку. Приказ приказом, но перед ним первое лицо в городе! Он с подозрением покосился на Максима, сидящего в углу с постной миной, встал, одернул гимнастерку и вышел.

«Крут Павел Егорович, — с усмешкой подумал Максим. — Не боится ничего, даже грозного НКГБ. Чего ему бояться, когда за плечами такой покровитель?»

Настала тишина.

Арестанта по фамилии Костров привезли на дачу несколько минут назад. Малютин сдержал обещание: Максим присутствовал при беседе. Подвалы под домом не отличались разветвленностью, но были оборудованы всем необходимым, включая электричество и вентиляцию. Арестант сидел на табурете, скрестив ноги. Форма покрылась грязью, порвалась в нескольких местах. Мужчина сильно осунулся, был страшно бледен, небрит. Глаза ввалились. Неделю назад это был представительный чин, а сейчас превратился в пародию на человека. На губе запеклась кровь, глаз распух, на веке чернела короста.

— Здравствуй, Николай, — проговорил Малютин.

— Здравствуй, Пал Егорович… — выдавил Костров, поднимая голову. — Вот и встретились мы с тобой, и недели не прошло… Кто это? — Костров повернул голову, подозрительно посмотрел на Максима.

— Мой помощник, — небрежно бросил Малютин. — Так, незначительная фигура для поручений. Пусть сидит.

— Боишься, что брошусь? — догадался Костров. — Охранника позвал на всякий пожарный?

— А ты не бросишься, Николай? — Малютин с угрюмой миной вертел в руках карандаш.

— Да вроде не должен, — пожал плечами арестант.

Он сделал попытку продохнуть, закашлялся. Смотреть на это совершенно не хотелось. Еще неделю назад Максим сам был не лучше. Ощущение знакомое: служишь верой-правдой, не последний вроде человек, все по струнке перед тобой ходят, и вдруг — бац…

Костров с усилием продышался, глаза наполнились слезами, он шмыгнул носом.

«Еще немного — и сломается, — констатировал Максим, — подпишет, что угодно».

— Прости, Николай, — буркнул Малютин. — Не знал, что с тобой так поступят. И сообщили мне об этом поздно.

— Как же так, Пал Егорович? — изувеченные губы исказила карикатурная улыбка. — Работал, как мог, старался, ни о чем таком не подозревал… Только не говори, что это требуется Родине, не поверю… Мы ведь многого добились в своей работе, ты вспомни… Секретарь предисполкома Решетников — он ведь оказался махровый враг, в квартире под полом радиостанцию нашли… А эти якобы немецкие колонисты, прибывшие из Одессы, которых мы неделю выслеживали и взяли, когда они на электростанции диверсию пытались устроить… Разве это не конкретные результаты работы? Да я ночами не спал, Инга забыла, как я выгляжу… Посмотри, что они со мной делают, Павел Егорович. Спать не дают. То настольную лампу в рожу, то кулаком в зубы… Они не только в халатности и некомпетентности меня обвиняют — навесили ярлыков, дескать, я с румынской и венгерской разведкой спелся, прячу их агентов в городе, разлагаю свой коллектив. Будто я специально группу Берзина под удар поставил — напел им небылиц, они и отправились на хутор, где их положили… Вот скажи, разве это не бред? Ты запомни этих нелюдей — следователи Архипов и Терешкин, сволочи те еще, причем некомпетентные, в элементарных вопросах не разбираются…