На станции я обратил внимание на дверь, которая разительно отличалась от остальных служебных дверей. На табличке рядом значилось: «Техническая библиотека станции Могзон Читинской железной дороги». Я подумал, что наверняка здесь есть читальный зал, где можно сесть за стол с клавиатурой, обложиться атласами и поработать над маршрутом, а заодно отогреться. Библиотека ведомственная, но служащая любезно согласилась пустить меня в читальный зал. Пол был покрыт коврами, а все пространство заставлено деревянными столами, стульями с мягкой обивкой и стеллажами с технической литературой. Вопреки моим надеждам, отогреться в библиотеке не удалось. Казалось, в ней было холоднее, чем на улице. Служащая даже накинула на плечи зимнюю куртку.
За столом удобно печатать на клавиатуре. Обычно мне приходилось писать заметки либо в электричке с клавиатурой на коленях, либо в зале ожидания на вокзале в таком же полусогнутом положении. Еще хуже — делать это на дневке рядом с речкой, отгоняя от себя назойливых насекомых. И за столом читального зала я наслаждался временным комфортом.
После обеда я расположился на перроне в ожидании электрички на Хилок. Неподалеку курили путейцы. Музыка на телефоне, мат и скабрезные шутки. От компании отделился путеец, подошел ко мне и поинтересовался, путешествую ли я. Этот вопрос мне задавали чаще всего. Обычно я сообщал, что из Москвы, и называл начальный и конечный пункты маршрута. Редко — промежуточные, если ситуация требовала уточнений. Иногда пояснял, что перемещаюсь на пригородных поездах. Такого рода путешествия для рядовых граждан — что-то из разряда фантастики: непонятно и странно. Иногда это вызывает уважение, иногда — непонимание. Но интерес — в любом случае.
Второй по популярности вопрос: «Есть закурить?» Курево просят везде. Если местный житель направлялся ко мне уверенной и твердой походкой, голова гордо поднята и взгляд устремлен вдаль, поверх моей головы, то путешественник ему точно был неинтересен — он стрелял сигарету. Эту сигарету у меня пытались стрельнуть повсюду и в самых разных ситуациях. И полицейские на вокзале, и машинисты локомотивов, и зек, убегающий от кого-то по Ерофею Павловичу, и дедушка в тельняшке и телогрейке, распахивающий калитку и выпадающий из нее на дорогу в Карымской. Сдается мне, что совместное курение, дать огоньку, покурить — это самая простая и доступная форма социального общения в глубинке.
Подали электричку. Это был тот же электропоезд, который привез меня в Могзон. Локомотивная бригада сменилась, но мучения машиниста с неисправным громкоговорителем продолжались. Электричка шла на высокой скорости, делая редкие остановки. Это были даже не станции, а остановочные пункты. За окном была тайга, суровая и беспощадная — с гнусом, комарами и медведями. Путь извилистый и сложный и все еще лежал на деревянных шпалах. По обеим сторонам — сброшенные в кювет непригодные шпалы. При замене их не вывозят, а просто бросают под откос, в тайгу. Попадались избушки путейцев для обогрева бригад в зимнее время. Это небольшие домики без окон, сложенные из старых шпал и крытые шифером. Дверь снаружи подпирается палкой, чтобы не забирались звери. В крыше торчит труба буржуйки.