Той ночью я прекрасно отужинал в таверне, переспал с puta, потом еще с одной... Я чувствовал на себе благоволение Бога. Он простил мои несчетные прегрешения. Правда, где-то на задворках сознания промелькнуло было подозрение, что Он сберег мне жизнь сейчас, дабы впоследствии я встретил худшую, более сообразную моим провинностям участь, но я выбросил эти соображения из головы: в данный момент все было прекрасно.

На следующее утро я присоединился к отряду драгун, сопровождавших гонца с сообщением для вице-короля. Путешествие вместе с ними до Мехико вполне могло закончиться для меня на эшафоте, но при помощи верного Урагана я надеялся избежать подобной участи и собирался сделать это при первой же возможности.

Мы были уже в двух днях езды от Гуанахуато, когда я получил от лейтенанта, командовавшего драгунами, приказ пригнать замеченную вдалеке корову, чтобы сварить из нее обед. Правда, он послал со мной двух драгун, но я быстро с ними расправился, оставив обоих конвульсивно дергающимися в луже собственной крови, забрал их лошадей и вихрем помчался к падре.

Гвадалахара

– Ты должен был умереть!

На женщину не угодишь. Я вернулся весь израненный, изнемогая от боли, вырвавшись ради революции из объятий смерти, а Марина недовольна. Я так и не понял, что означало это ее восклицание: то ли она считала, что лучше бы я умер, чем вернулся без золота... то ли удивлялась тому, что при таких ранах я еще не отдал концы. Ну почему мне просто фатально не везет?! Сначала Изабелла, женщина, которую я так долго любил, пыталась убить меня. Она оставила еще один страшный шрам в моей и без того истерзанной душе. А теперь еще и Марина добивает меня, давая понять, что в ее глазах золото, необходимое для нужд революции, имеет гораздо большее значение, чем моя жизнь.

Я растолковал сочувственно настроенному падре и не испытывавшей ни малейшего сочувствия Марине, почему вернулся с пустыми руками. Объяснил, что знаю, где спрятано золото, но не смог добыть его, поскольку истекал кровью. Идальго отнесся к этому с пониманием, а вот Марина – с подозрением.

– Я оставил золото, чтобы забрать его позже, не для себя, но для падре и его армии, – заявил я циничной сеньорите. – Я честно сообщил падре, где находятся сокровища. Он сможет взять их сам, если меня убьют.

Падре подтвердил Марине, что ему известно, где спрятано золото, но сейчас это не имело значения. Судьба его армии была еще более неопределенной, чем когда я отправлялся выкупать маркиза. С великой озабоченностью он выслушал мой рассказ о силах Кальехи и тепло поблагодарил за все, что я для него сделал.

Однако его искренняя признательность не умерила ярости Марины.

– Имей в виду, Хуан, если это золото не пойдет на дело Реконкисты, я лично отрежу твой лживый язык, – заверила она меня.

Падре успокаивающе похлопал ее по руке.

– Хуан сделал, что мог. Он не виноват, что его предали.

– Могу вернуться за золотом хоть сейчас, – заявил я, ибо Марина так уязвила мою гордость, что я готов был тащить эти сокровища ползком, навьюченные на спину.

– Сокровища подождут, – сказал падре. – Мы должны сражаться, а в битве от золота нет никакого прока, если только не отливать из него пули.