— А с цепью это можно делать? — спросила блондинка.
— Я не пробовала. Вероятно, с цепью будет даже красивее, — задумчиво ответила Дженис.
— Гляди, камень просверлен насквозь. Наверняка это отверстие для цепи!
— Возможно, — сказала Дженис.
Блондинка замерла и выпрямилась. Ее ладное тело блестело от пота.
— Как ты думаешь, — робко произнесла она, — если я научусь делать это хорошо, мой господин позволит мне носить одежду?
Дженис пожала плечами:
— Если ему понравится твой танец и все остальное, что ты сделаешь, может, он и выделит тебе лоскут.
— Я буду очень стараться, — вздохнула блондинка.
— Посмотрим, — прищурилась Дженис. — Не забывай, что он в первую очередь мой господин, а потом уж твой.
— Да, госпожа, — потупилась блондинка.
Новые рабыни неизменно говорили «госпожа», обращаясь к Дженис, Элис или Тенде. Мы с Кису решили, что это поможет поддерживать порядок. В обучении рабынь необходима строгая дисциплина, поэтому девушек с самого начала заставляют называть женщину-инструктора «госпожа», независимо от того, рабыня она или свободная женщина.
— Ты почти такого же роста, как я, — заметила Дженис.
— Да, госпожа.
Бывшая талуна была ростом около пяти с половиной футов и весила около двадцати девяти горианских камней — сто шестнадцать фунтов.
— Теперь сядь и скрести лодыжки, — приказала Дженис. — Набрось на них петлю, словно тебя связали. Когда я подам знак, сбрось петлю, встань и потянись всем телом, как рабыня перед господином.
— Да, госпожа, — сказала блондинка.
Я мысленно усмехнулся. Могла ли Дженис, живя на Земле, представить, что когда-нибудь будет обучать другую женщину искусству услаждать мужчин? Гордые земные женщины выше этого… пока на Горе с них не сорвут одежду и не закуют в стальной ошейник. Тогда они, не жалея сил, начинают постигать науку наслаждений. И немудрено — от этого зависит их жизнь.
— Неплохо, — одобрила Дженис.
— А ты научишь меня ублажать господина губами и языком? — спросила блондинка. В голосе ее звучала мольба.
— Может быть, — произнесла Дженис, — если ты принесешь дров и выстираешь мою одежду. Только не смей трогать одежду господина!
— Хорошо, госпожа! — расцвела блондинка. Девушки обожают учиться друг у друга.
— Хватит, — сказал Кису и оттащил Тургуса от его темноволосой рабыни. Рты обоих были по-прежнему заткнуты кляпами, а руки связаны сзади. Кису связал им ноги — сначала Тургусу, потом девушке.
Я огляделся. Зал был огромен — двести футов в ширину и примерно столько же в длину. Свод его поддерживали огромные колонны. На полу громоздились каменные глыбы, видимо рухнувшие с потолка много веков назад. Но сам пол был ровным и гладким, только кое-где были просверлены сквозные отверстия, через которые, наверное, когда-то продевались цепи. Рядом валялись и сами цепи, проржавевшие настолько, что казалось, при малейшем прикосновении они рассыплются в прах. В глубине зала виднелась широкая лестница, такая же, как та, что привела нас сюда.
Стены были украшены потускневшей от времени мозаикой. Очевидно, когда-то, в незапамятные времена, в этом зале обучали рабынь, захваченных в плен во время бессчетных войн и набегов. Неведомый художник изобразил, как с несчастных пленниц срывают одежду, как их связывают и избивают плеткой, чтобы приучить к дисциплине, как их клеймят раскаленным железом и заковывают в ошейники, как они стоят на коленях перед хозяевами, низко склонив головы, как они танцуют перед своими господами и ублажают их самыми изощренными способами.