– Но Адель, вы сами его поцеловали. Иначе Мармадюк…

Мне едва удалось сдержать нервный смешок. Мармадюк? Какое забавное совпадение. Я перебила фахана:

– Что? Вы пытаетесь сейчас на меня вину переложить? С кем хочу, с тем целуюсь! Я, слава пану Спящему, женщина совершеннолетняя! А вы мне не муж и не отец!

Он пробормотал что-то вроде «к сожалению», захотелось огреть по рыжей макушке, даже пальцы сжались на ручке сковородки, но драться я не стала:

– Значит, так, вельможный пан бургомистр, сейчас вы своего смертельно влюбленного Мармадюка из трактира забираете. Видеть его больше не хочу. Что? Не моя забота, делайте с ним, что хотите. Колдуйте, перецеловывайте, в вышние сферы отправляйте. До праздника Медоточия чтоб никто из вашей волшебной братии меня тревожить не смел!

Килер уточнил, не передумала ли я случайно у камней танцевать.

– Не передумала, – пожала я плечами, – только в балаганах с выборами супруга участвовать не буду.

Марек появился из дверей спальни:

– Ты, Моравянка, нашему Караколю все планы рушишь, на площади плотники уже свадебный алтарь сколотили.

Чародей успел обуться и надеть свой потрепанный камзол, панна Ясна следовала за ним грустной тенью. Тетки не показывались.

– Что ж, – бургомистр поднялся из кресла, – дражайшая Адель, примите мои глубочайшие извинения. Позвольте откланяться.

Он поморщился и обратился к Мареку:

– Сам пойдешь или будем магическую дуэль изображать?

– Желание любимой, – улыбнулся чернявый, – закон для благородного мужа. Меня не хотят видеть, это разбивает мне сердце, но Мармадюк покорен злой воле моей ядовитейшей.

Фахан еще больше помрачнел:

– Ясна?

– Это не я, милорд, – пискнула девушка.

– Не она, – чародей подошел ко мне, опустился на колено и облобызал пальцы, сомкнутые на ручке сковородки, – это вишнеглазая Моравянка по кусочку воспоминания в мою голову вколачивает.

– И много вколотила? – осведомился Карл.

– Потом расскажу, – Марек поднялся на ноги, – перед сном. Ты ведь меня в приличных покоях у себя поселишь? До свидания, моя ядовитая, до скорого жаркого свидания.

И они ушли, все трое, секретарша, замыкавшая процессию, неодобрительно покачала головой и хмыкнула. Тоже, наверное, считала, что я во всем виновата.

Я с тяжелым вздохом поднялась и отправилась в спальню.

Что же ты наделала, Моравянка? Что натворила? Невинного в общем-то человека к себе любовью привязала. Грех, ужасный грех. Да Марек сам виноват! Не полезь он с поцелуями, сейчас бы уже топал через Застолбеньки. Болван! Зачем? Говорил ведь, что со мною лобызаться, все равно что со смертью!

От погрома не осталось и следа. Спальня была прибрана, мебель цела, постель застелена, шторы плотно задернуты. На ширме аккуратно висела одежда, мой дневной комплект.

Дверь шкафа медленно открылась.

– Как-то все очень странно, Адичка, – пискнула Рузя, – слишком странно.

– А то. – Гражина проявилась у моего плеча. – Ума ни приложу, зачем ему адичкины панталончики понадобились.

– При чем тут панталоны? Я про то, что Адичка браслет снять не смогла.

– Разберемся, – хихикнула Гражина, – фолианты почитаем, а вот кого про кружавчики, которые наш великий Мармадюк присвоил… Я, говорит, великий чародей Мармадюк, и ну колдовать… Стул еще испепелил, о который мизинцем треснулся. Мне, грешным делом, показалось, что он секретаршу упокоит, но нет, мебелью ограничился.