– Папа спросил, о чем ты мечтаешь, – пришатнулась Хорошистка, бросая лукавый взгляд. – Обо мне, да?

– Инна! – одернула девушку мама.

Хорошистка мигом приняла невиннейший вид, потупила глазки, а я всерьез задумался, где в Инке кончается наивность и начинается игра. Сомнения в душе плодились и размножались…

– Наверное, мечтаешь стать ученым? – привалилась с другого боку Лариса. – М‑м?

– Я и так им стану. – Моя улыбка не вышла застенчивой. – Это не мечта, это цель.

– Все-все, – решительно вмешалась Римма Эдуардовна. – Хватит человека мучать! Федя, ты думаешь наливать? А то горячее остынет!

– Щас, щас… – засуетился Дворский, выуживая бутылочку «Хванчкары», и гордо произнес: – Настоящее! Отдыхали в прошлом году в Грузии, в верховьях Риони. При мне наполняли, прямо из кувшина… забыл, как называется. М‑м… его еще в землю закапывают… – Шлепок по лбу вышел звонким. – Квеври! Так что… – поднатужившись, он откупорил сосуд и плеснул в подставленный женой бокал. – Миша, а тебе можно?

– Я не за рулем. – Ироничная полуулыбка проиллюстрировала мое чувство юмора. – По чуть-чуть.

– По чуть-чуть! – захлопала в ладоши Инна. – По чуть-чуть!

Полусладкий шедевр грузинских виноделов нестойко закачался в моем бокале, возгоняя терпкий дух.

Безлесные холмы причесаны на пробор зелеными полосочками виноградников… Вечные снега на дальних вершинах отражают ласковое солнце… Заунывными волнами наплывают зовущие стоны зурны…

– Гаумарджос!

Синие сумерки загустели, мешаясь с ночной чернотой. Погруженные во тьму фонари гнули тонкие шеи, бросая на тротуар размытые пятна света. Вечерний холод вымел с улицы прохожих и даже машины, лишь однажды мимо прошмыгнул запоздавший «Москвич». Я даже вздрогнуть как следует не успел.

Все живое попряталось в коробчатые логова пятиэтажек, устраивая театр теней – за шторами качались силуэты и мерцали отсветы с телеэкранов.

– А ты мамочке понравился, – хихикнула Инна. – Она как-то успокоилась даже.

– А папе? – улыбнулся я, наслаждаясь минутами дозволенной близости.

– А ему тем более! Папочка любит умных. Не то что мы с Лоркой. Кстати. А чего это она к тебе так липла?

– Не устояла…

Хорошистка гибким движением обхватила мою шею, потянулась, промурлыкала:

– Но я же лучше, правда?

– Правда.

Наши губы сомкнулись, и мир для двоих пропал.

Суббота 25 октября 1975 года, день

Первомайск, улица Карла Либкнехта

После тесноты пришкольного гаража мы робко бродили по коридорам нового районного Центра НТТМ, самим себе напоминая жильцов скученной коммуналки, переселившихся в отдельные квартиры. Ромуальдыч, как директор, осваивался в своем обширном «кабинете» – мастерской, совмещенной с гаражом, где на роль начальственного стола пробовался новенький верстак, тяжелый, как чугунная станина.

А я переехал на второй этаж, заняв просторный, обшитый деревянными панелями кабинет с видом на «военный двор». Оба окна застеклил лично, а девчонки повесили шторки. И теперь у меня выработалась новая привычка – в поисках вдохновения я разводил руками невесомый тюль и высматривал Наташу Фраинд. Иной раз удавалось разглядеть ладную фигурку моей музы – и сразу приливало энтузиазму.