Безразличный и смиренный, я неторопливо зашагал к выходу.

Среда 10 декабря 1975 года, день

Москва, улица Хмельницкого

– …За весомый вклад в развитие советской микроэлектроники и программирования, за значительные достижения в области теории информации и теории алгоритмов премия Ленинского комсомола вручается Гарину Михаилу Петровичу!

Я смутно видел актовый зал ЦК ВЛКСМ, обшитый деревянными панелями, и хлопавшую в ладоши тусовку. Различал лишь фигуру Колмогорова в первом ряду да Револия Михайловича.

Спокойно приблизился к первому секретарю, с дежурной улыбкой пожал протянутую руку. Сам Тяжельников вручил мне диплом, стильный нагрудный знак и конверт – с аккуратной пачкой «четвертных».

– Поздравляю! – Сделав приглашающий жест, Евгений Михайлович протянул микрофон, за которым вился длинный шнур. Благодарно кивнув, я обвел взглядом собравшихся.

Меня ничего не стесняло и не беспокоило – как будто смерзся весь, заледенел. И ничего не брало темный лед из озера Коцит, даже страдание. Я прекрасно сознавал, что вся эта чернота растает, что снова оживу, радоваться начну. А пока только холод и спокойствие, мало отличимое от равнодушия. Ничего, переживу.

– Спасибо за высокую оценку моих скромных трудов, – заговорил я, подпуская дольку мягкой иронии. – У нашего Центра НТТМ «Искра» есть цель. Она проста и конкретна, хоть и замах у нас не самый скромный – всё, что выпускается со штампиком «Сделано в СССР», должно быть лучшим в мире. Это и моя цель. И все, что мне остается теперь, – писать лучшие в мире программы!

Присутствующие засмеялись вежливо, захлопали. Расточая любезные улыбки, я подошел к «своим».

– С первой премией! – ухмыльнулся Револий Михайлович.

– Расту прямо на глазах. – Я крепко пожал ему руку и виновато посмотрел на Колмогорова: – Андрей Николаевич, ничего у меня не выходит с физматшколой…

Академик рассмеялся.

– Миша, вы уже и физик, и математик! Ничего нового не открыли?

– Ну-у… – затянул я, уводя взгляд вбок.

– Ну-ка, ну-ка! – страшно заинтересовался Колмогоров.

– Да очень все сыро пока, начерно…

– Хоть намекните, а то я ж не засну!

– Новая аллотропная модификация углерода, – вытолкнул я. – Углеродный монослой в один атом. Назвал его графен. Но это так…

– Это серьезная заявка, Миша… – задумался академик.

– Именно что заявка! – махнул я рукой. – Мне потребуется очень чистый, высокоориентированный графит с совершенными слоями. Я знаю, как от него отщепить один слой, но это пустяк. Нужно же всё детально изучить, доказать, что графен – двухмерный кристалл! А пока…

– А пока… – подхватил академик. – Вы где собираетесь провести зимние каникулы?

– У папы в Зеленограде. И я, и сестричка, и мама.

– Замечательно! Тогда приезжайте к нам в Комаровку… дайте подумать… Второго января! Гарантирую шикарный лыжный поход, а вечером – роскошь общения у камина.

– Буду как штык! – твердо пообещал я и сменил тон на просительный: – Револий Михайлович, а тестирование?

– Строго обязательно! – энергично кивнул он. – У моих ребятишек все готово. Едем?

– Едем!

Мы раскланялись с Колмогоровым и пошагали к выходу.