Студию полнили шумы на все октавы. Режиссеры, актеры, осветители с операторами и прочий киношный люд косяками ходил и бегал по коридорам и киносъемочным павильонам, спускался и поднимался по лестницам с этажа на этаж. Огромный, запутанный лабиринт!

Мне помогло послезнание – года за два до моего «попадоса» я гулял тут с экскурсией. В будущем на «Мосфильме» мрачнела тишина, по корпусам расползалось запустение…

«Этого не будет!» – пообещал я себе. Вдохновился и зашагал к павильону номер тринадцать. Осторожно войдя, прошел между декораций стен в обоях. Лампы под высоченным потолком горели через одну, сливая приглушенный свет. И никого.

Раздумывая, не позвонить ли мне «Зоте», не напроситься ли в гости, я расслышал приятный мужской голос, бархатистый и обволакивающий. И тут же хрустальным колокольчиком зазвенел смех Инны. Я содрогнулся, меня будто током шарахнуло.

Скрадом продвинулся к следующей декорации. Вентиляция колыхала шторы на фальшивом окне, и я заглянул в щелочку.

Самая обычная комната в малогабаритной квартире – «стенка», телевизор, стол, ваза с цветами, в углу торшер и пара кресел, напротив телика – диван. На диване сидели в обнимку двое – Инна и смутно знакомый парень лет двадцати пяти с блестящими, словно мокрыми после душа волосами, гладко зачесанными назад. Броская, мужественная красота его лица навела меня на мысль, что парень – актер. Где-то я его уже видел, то ли в эпизодах, то ли на вторых ролях. Под заношенными джинсами и простенькой фланелевой рубашкой играли накачанные мышцы, а капризный рот то и дело преломлялся сладкой улыбкой.

Инна в красно-белом платье сияла, ее глаза сверкали, а яркие губы изгибались и мило, и зовуще. Парень проворковал что-то отвязное, наклоняясь к ней, а Хорошистка даже не подумала уклониться или оттолкнуть приставалу.

– Олежек, – томно затянула она, – ты такой ненасытный! Мы же утром…

– То утром, – перебил ее Олежек, торопливо расстегивая платье, – а то вечером!

Я замертвел, впервые увидав голую грудь Инки – большую, круглую, с набухшим соском, похожим на крупную малинку. Вот только не моя ладонь вминала ее атласную туготу, а загорелая, уверенная пятерня этого актеришки.

Девушка застонала и подалась парню навстречу, приоткрыв дивный ротик, а ее рука уже теребила молнию на джинсах…

…Демоны ревности вздыбились, ляская зубастыми пастями, подняли злобный вой: «Со мной «не готова», а с ним?!» Махнули чешуйчатые лапы, блеснув устрашающими когтями – с гаснущим звоном лопались радужные пузыри надежд…

Я медленно отшагнул, слыша, как бухает сердце. Развернулся, боясь зашуметь, и пошел прочь, плохо различая, куда и зачем иду. Самым главным в тот паршивейший момент было не снести чего-нибудь ненароком, не задеть декорацию. Меня догнало сладострастное аханье, и я зашипел, как от боли.

Заткнув уши, осторожно ступал, чтобы не выдать себя. Двери, кажется… Я выскользнул в коридор, тихонько приотворив створку, и аккуратно закрыл ее за собой. Едва слышно клацнула защелка – гильотина, зловеще сверкнув лезвием, упала, перерубая жизнь на «до» и «после».