Криста высадила Джулиет у дома, где гостила Пенелопа, и Джулиет вошла туда одна. Мать Хезер отвела ее на террасу, где ждала Пенелопа. Дочь восприняла известие с выражением испуга, а потом, когда Джулиет довольно неловко, больше по обязанности, заключила ее в объятия, испуг сменился чем-то вроде смущения. Наверное, в доме Хезер, на бело-зеленой террасе, куда доносились крики игравших в баскетбол братьев Хезер, трудно было осознать такую тяжелую весть. О сожжении разговор не заходил: в таком доме, в таком районе эту церемонию точно сочли бы дикостью, нелепицей. К тому же Джулиет, оказавшись там, вела себя на редкость живо – прямо стойкий оловянный солдатик.

Осторожно постучавшись в дверь, мать Хезер подала холодный чай. Пенелопа залпом осушила стакан и пошла к Хезер, слонявшейся по коридору.

Тогда мать Хезер заговорила с Джулиет. Она извинилась, что вмешивается с такими проблемами, но времени оставалось в обрез. Они с отцом Хезер через несколько дней на месяц уезжали к родственникам, в другой конец страны, и планировали взять с собой Хезер (мальчиков отправляли в летний лагерь). Теперь Хезер раздумала ехать и умоляла оставить ее дома с Пенелопой. Но девочек четырнадцати и тринадцати лет нельзя оставлять одних, вот она и подумала, что, может быть, Джулиет захочет отдохнуть, оправиться от пережитого. От потери, от трагедии.

Внезапно Джулиет оказалась в совершенно другом мире, в большом, безупречном, шикарно и продуманно обставленном доме, где все так называемые блага – для нее они являлись роскошью – были под рукой. Дугообразная улица была застроена такими же домами, с живыми изгородями и эффектными клумбами. Даже погода в ту пору стояла безупречная – теплая, ясная, с легким ветерком. Хезер и Пенелопа купались, играли в бадминтон на заднем дворе, ходили в кино, пекли печенье, объедались, садились на диету, старательно загорали, врубали на весь дом песни, слова которых казались Джулиет слащавыми и надоедливыми, приглашали в гости подружек, не звали мальчиков, но долго, насмешливо и бесцельно болтали с теми, которые проходили мимо или собирались у соседей. Джулиет случайно услышала, как Пенелопа сказала одной из пришедших в гости девочек:

– Ну, я его почти не знала, если честно.

Это о своем отце.

Так странно.

В отличие от Джулиет, Пенелопа не боялась выходить с ним в море, даже в непогоду. Наоборот, уламывала и часто добивалась своего. Когда она деловито шла за Эриком, надев спасательный жилет и волоча то снаряжение, которое могла унести, на лице у нее отражался самый серьезный настрой. Она умела ставить сети, ловко, быстро и беспощадно обезглавливала и паковала улов. Было время, когда она – лет с восьми до одиннадцати – говорила, что хочет стать рыбачкой, и Эрик отвечал, что девочкам сейчас открыты все пути. Джулиет не исключала для дочки такой возможности, поскольку Пенелопа росла смышленой, но не книжницей, отличалась храбростью и физической силой. Но Эрик, когда Пенелопа не слышала, выражал надежду, что она передумает, потому что такой жизни никому не пожелаешь. Он всегда так отзывался о трудностях и превратностях своего промысла, но как раз этим, по мнению Джулиет, и гордился.