Золото, а не человек! Я бы на месте сестры не тянула с замужеством и вышла за Таганцева уже сейчас, когда он всего лишь капитан. Такой мужик и без генеральского чина дорогого стоит.

А я ведь, кстати, могла быть на месте Натки, вспомнилось мне некстати. Со мной Таганцев познакомился раньше, чем с моей младшей сестрицей, и даже некоторое время ухаживал, на что я не обращала должного внимания, а зря, зря…

Я вздохнула и заставила себя сосредоточиться на дороге. Из Москвы я наконец выбралась и теперь ехала довольно быстро, ориентируясь по навигатору.

Ковидный госпиталь оказался бывшим катком, вернее, Ледовым дворцом. Я вспомнила, что мне доводилось бывать тут в мирное допандемийное время, когда объект был культурно-спортивным, а не особо охраняемым.

Теперь все ближние подступы к экс-дворцу перекрыли, под шлагбаум то и дело ныряли «Скорые», а половину большой парковки, прежде всегда забитой легковыми автомобилями, занимали временные домики типа больших контейнеров с окнами. Этот лагерь тоже окружал забор из переносных сооружений, которыми во время массовых мероприятий огораживают территории со сценическими площадками. Огораживали. Я уже и не помню, когда в Москве проводилось подобное мероприятие…

Я припарковалась на оставшемся пятачке, вышла из машины и направилась к воротам со шлагбаумом. Я, конечно, не думала, что меня пропустят на закрытую территорию, но полагала, что смогу получить у охранников какую-то информацию. Василича, друга дяди Феди, найду, расспрошу его подробно…

Но до ворот я не дошла – отвлеклась на бабушку, которую в первый момент приняла за побирушку. У больших клиник иногда стоят такие, просят родственников больных «подать на хлебушек», рассчитывая, что люди, озабоченные состоянием здоровья близких, расщедрятся – авось им это зачтется, и страждущим полегчает.

Старушка была классическая – маленькая, седенькая, в потертом плюшевом пальто с клочковатым меховым воротником и мохнатом шерстяном платке, повязанном крест-накрест.

– Деточка, – надтреснутым голосом позвала она.

Я огляделась, никого, кому это обращение подошло бы больше, не увидела и подошла к забору, у которого притулилась старушка.

– У тебя термоса нет? – Бабушка поглядела на мою сумку, оценила ее невеликие габариты, поняла, что искомое там не поместится, и вздохнула: – Многие с термосами приходят, я кипяточек прошу – погреться.

Она потрясла рукой с зажатой в ней стеклянной баночкой, и я догадалась, что этот сосуд не для сбора пожертвований, а для кипяточка. В баночке лежал скукоженный чайный пакетик, красный бумажный ярлычок на ниточке стелился по ветру, как маленький флажок.

– Давно стоите тут? – Я кивнула на дворец-госпиталь за забором: – У вас там кто-то?

– Сынка, – кивнула бабушка. – Леня, средний мой. Сорок восемь ему, а ни жены, ни деток – некому позаботиться. Говорила: женись, загуляешь надолго – так и останешься холостяком, а он не слушался, смеялся – успею, мать, нацепить хомут. Нацепил… аппарат кислородный. Вторую неделю лежит, что-то не лучше ему. Меня не пускают к нему, а я хожу вот… Пустили бы, я бы ухаживала и за своим, и за чужими!