– Померяете? – спросила цыганка постарше.

– Пойдемте ко мне, – пригласила Ланочка.

Она привела цыганок к себе в квартиру. Та, что помоложе, достала шубы – черные, хорошей длины, с капюшоном. Как раз для московской зимы. Единственное, мех не блестел, а был как будто пыльный. И подкладка – ситцевая, бежевая в черный горошек. Слишком дешевая подкладка для дорогого меха.

Ланочка заподозрила, что мех – крашеная кошка, но прямо спросить было неудобно. Нехорошо обижать людей недоверием.

Ланочка достала ключик, открыла тайничок и вытащила оттуда конверт со своими деньгами. Отсчитала восемьдесят тысяч, а остальное положила обратно и закрыла тайничок. Ключик вернула обратно в нижний ящик письменного стола.

Цыганки спокойно наблюдали.

– Можно попросить водички? – спросила цыганка постарше.

– А может, чаю? – предложила Ланочка.

– Спасибо, дай бог тебе здоровья…

Ланочка отправилась на кухню. Цыганки были славные. Кочуют или оседлые – не имеет значения. Люди как люди, и им свойственно испытывать голод и жажду.

Ланочка сделала бутерброды. Заварила чай. Составила все на поднос и принесла в комнату.

Цыганки почему-то передумали пить чай, сказали, что опаздывают и поторопились покинуть помещение. Хлопнула дверь.

Ланочка слегка удивилась, села к столу и стала в одиночестве поедать свои бутерброды: с селедочным паштетом и с докторской колбасой. Раньше, при Брежневе, колбаса была лучше. Она пахла чесночком, а эта не пахнет ничем. Без запаха и вкуса.

Лана съела два бутерброда, потянулась за третьим и вдруг увидела, что тайничок раскрыт на два сантиметра. Лана медленно поднялась на ватных ногах, заглянула в тайничок. Он был пуст. Исчез конверт с ее деньгами и Людкины евро.

Сколько их было? Ланочка не помнила. Может быть, пятьсот? Но это вряд ли. Пятьсот евро не прячут в тайник. Такую купюру можно оставить в кошельке. Значит, пять тысяч одной бумажкой. Это почти четверть миллиона русскими деньгами.

Ланочка кинулась на улицу, чтобы остановить цыганок. Но где их найдешь в людском муравейнике…

Рыдая, она вернулась домой. Стала звонить сыну в Германию.

Сын выслушал и спросил:

– Кто же приводит цыганок в дом?

– А они что, не люди? – удивилась Лана.

– С тобой все ясно, – понял сын. – Пять тысяч я тебе дать не могу, а три дам. Перешлю с Сашей, он завтра летит в Москву.

– Саша Коган? – уточнила Лана.

– Нет. Не Коган.

– А кто?

– Какая тебе разница. Ты все равно его не знаешь…

Сын был молодой и сильный. Его раздражал тормоз матери. У молодых другая скорость.

Шубы цыганки великодушно оставили, но к ним было противно прикасаться, и Лана не понимала, что с ними делать.

Незнакомый Саша привез три тысячи евро. Не хватало еще двух.

Ланочка приехала ко мне домой, рассказала свою историю про цыганок. В ее пересказе цыганки выглядели отнюдь не зловещими.

– Они свободные люди, – объяснила Лана. – Одеваются как хотят и делают что хотят. Полная независимость от общественного мнения.

– Они тебя обокрали, – напомнила я.

– Они же не виноваты, что у них такие понятия. Им работать западло, а есть надо.

Слова «западло» и «понятия» перешли из лексикона бандитов. Перешли и укрепились. Интеллигенция вовсю пользуется бандитской терминологией.