Например, с нашей общей секретаршей Джери, которую Чарльз использовал, чтобы отчитывать меня за траты. У меня был открыт кредитный счет в мебельном магазине Pier One. Этим счетом я воспользовалась всего лишь один раз: приобрела стол, который мне был нужен для офиса. Стол стоил 129 долларов. На следующий месяц после покупки в своей ячейке для входящих писем я нашла счет от Pier One, к которому Джери прикрепила записку с текстом: «Пожалуйста, распишитесь для оплаты счета. Немедленно его закройте и больше не используйте для покупок».

Я зашла в кабинет Чарльза, но не стала кричать, как он, возможно, ожидал, а пригласила Джери и спокойно напомнила ей, что она работает в том числе и на меня, поэтому не имеет права указывать, что я должна делать. А еще добавила, что начиная с сегодняшнего дня хочу раз в неделю получать отчет о всех финансовых операциях, которые были осуществлены в офисе. Чарльз кивнул, не сказав ни слова.

Я задумалась, почему именно после постановки диагноза Чарльз спустил на меня всех чертей и сделал объектом ненависти и злости. А потом поняла: моя болезнь поставила мужа в положение, в котором ему оказалось сложно меня бросить. А, как я тогда начинала подозревать, приблизительно за год до получения диагноза, именно это Чарльз и планировал сделать.

После всех операций, за неделю до начала курса химиотерапии я решила отрезать свои длинные темные волосы и коротко подстричься. Близкие сочли мой поступок странным и преждевременным. Да, я никогда не любила короткие стрижки, но мне предстояло облысеть — с этим я ничего поделать не могла. Короткая стрижка была моим ответом злой судьбе: «Нужны мои волосы? Забирай, я не слишком-то ими дорожу».

Вот уже много лет моим парикмахером был Эдвард. Я объяснила ему причину, по которой хочу отрезать волосы. За восемь месяцев до этого мама Эдварда умерла от рака груди, и он очень горевал. Мы неоднократно говорили о его потере. Он очень расстроился, когда я сказала ему, что у меня тоже рак.

— Значит, все отрезаем? — уточнил парикмахер, глядя мне в глаза. Все, кто был в салоне, смотрели на меня.

— Да, делаем очень коротко, — ответила я. Внешне я была спокойна, как слон.

Эдвард улыбнулся, расчесал мои длинные волосы и потом в первый раз щелкнул ножницами. Я увидела, как, по меньшей мере, 30-сантиметровая прядь упала на белый мраморный пол. В салоне стало тихо, а потом комната взорвалась аплодисментами. Я сделала глубокий вдох, улыбнулась и почувствовала, что щеки стали мокрыми от слез.

Через неделю, 30 октября 1998 года, Эллисон оставила своих детей с няней и приехала в Мэриленд, чтобы отвести меня на первый сеанс химиотерапии. Я надеялась, что на следующий вечер наряжусь ведьмой и вместе с детьми буду ходить по дворам соседей и кричать: «Кошелек или жизнь», но этого не случилось. Через несколько часов после возвращения домой я заснула и проспала двое суток. Чарльз не повел детей выпрашивать угощения, но я заранее договорилась с семейной парой, живущей неподалеку, что они на Хэллоуин возьмут к себе Элли и Сэма.