Мураками: Есть люди – я не о суперспособностях, – которые могут мгновенно воспринять целиком некое комплексное явление или концепцию, будто делают фотоснимок. Возможно, с вами происходит нечто подобное – только в музыкальном смысле. Когда для понимания какого-либо явления необязательно сначала логично и последовательно разбираться с каждым его элементом.

Одзава: Нет, я говорю совершенно о другом. Если внимательно читать ноты, в какой-то момент музыка проникает в тебя естественно.

Мураками: Для этого нужно выделить время и сосредоточиться.

Одзава: Да. Профессор Сайто говорил, что произведение нужно читать внимательно, как будто ты сам его написал. Однажды он позвал нас с Наодзуми Ямамото к себе домой. Дал нотную тетрадь и велел писать по памяти недавно разученную партитуру Второй симфонии Бетховена.

Мураками: И вы писали оркестровую партитуру?

Одзава: Да, мы писали оркестровую партитуру. Он проверял, сколько мы сможем написать за час. Мы готовились к чему-то подобному, но это задание оказалось слишком сложным. В отчаянии я едва мог написать двадцать тактов. Наделал ошибок в партиях валторны и трубы. Совершенно не справился с партиями альта и второй скрипки.

Мураками: Получается, если воспринимать музыку как единое целое, то примерно одинаковое количество сил тратится на то, чтобы выучить музыку вроде Моцарта, где сравнительно легко проследить направление, и запутанную, сложную музыку вроде Малера.

Одзава: В общем-то да. Конечно, цель – не выучить, а понять. Понимание приносит глубокое удовлетворение. Для дирижера важно уметь понимать и совершенно неважно уметь запоминать. Он вообще может дирижировать, глядя в ноты.

Мураками: Заучить партитуру для дирижера – всего лишь один из результатов его работы. Не слишком важная ее часть.

Одзава: Совершенно неважная часть. Нет такого, что запомнил – молодец, а не запомнил – значит, никуда не годишься. Однако заучивание создает возможность для зрительного контакта с исполнителем. Например, в опере, глядя на певца, дирижер понимает его с полувзгляда.

Мураками: Вот как?

Одзава: Вспомните – маэстро Караян всегда дирижировал, прикрыв глаза, явно знал произведение наизусть. В конце жизни он дирижировал «Кавалера розы», я наблюдал вблизи – так вот, от начала до конца глаза его были прикрыты. В конце там есть место, где одновременно поют три женщины. Певицы смотрели на него в упор, но глаза он так и не открыл.

Мураками: Зрительный контакт с закрытыми глазами?

Одзава: Сложно сказать. Так или иначе, певицы ни на секунду не отводили от него взгляда. Три женщины внимательно смотрели на него, словно связанные с ним нитью. Странное зрелище.

Одзава: Слышите, вот здесь, эта смена – еще одно сложное место. Вступает гонг [6.45-7.00], тихо звучат три флейты [7.01-7.12], и снова звучит печальная и простая траурная мелодия.

Мураками: Мажор и минор мгновенно сменяют друг друга.

Одзава: Да. Послушайте эту маленькую партию кларнета [7.39-7.44]. Его мелодия проста, но эта крошечная деталь полностью меняет картину.