В Монокаси же мне хотелось попасть только потому, что Томми мне тогда рассказал, что пойдет туда в надежде найти работу. Но действительность оказалась даже хуже, чем мне говорила мисс Шарп – в поселке были церковь, ратуша, куча немецких домов и больше ничего. И когда я спрашивала про Томми Робинсона, никто про такого даже не слыхивал.

К моему счастью, в одном из домов был своего рода постоялый двор, и для меня выделили лучшую его комнату – по цене, по которой в Эдинбурге можно было поселиться в лучшей его гостинице. Вот только в лучшем отеле шотландской столицы не было бы клопов, мух и прочих «прелестей» жизни в этом медвежьем угле. В соседней комнате поселился Джеймс, а кормили нас – на завтрак, обед и ужин – огромным количеством немецкой кислой капусты (б-р-р-р!) с жирным мясом и сосисками.

Да, подумала я, пора возвращаться, но все-таки обратилась к мэру сего недоразумения, а тот послал меня к некоему герру Меркелю. Последний напомнил мне свинью в немецком сюртуке – от него примерно так же пахло, а выражение его лица было весьма неприятным. Но стоило ему узнать, что я – родственница губернатора Виргинии и гостья губернатора Мэриленда, как спесь мгновенно слетела с его лица, которое сразу же приобрело умильное выражение и стало, наверное, даже гаже, чем было до того. Он попросил меня описать «этого Робинсона» и, подумав, сказал со своим жутким немецким акцентом:

– Тут был один, по фамилии Вильсон, который подходит под ваше описание. Но он ушел недавно с Эбенезером Скрэнтоном, главным скаутом у генерала Брэддока и подполковника Вашингтона. Куда, не знаю, простите меня, гнэдигес фройляйн[101]…

– Вы имеете в виду подполковника Джорджа Вашингтона?

– Именно, гнэдигес фройляйн, именно этого молодого и перспективного виргинского военачальника.

Джордж Вашингтон… Тот самый, за которого меня первоначально сватала тетя Ребекка. Гнусный, злобный, самонадеянный – но, надо отдать ему должное, небесталанный. И почему с ним так носится дядя Роберт? В любом случае, после первого скандала с Томми помолвка была, к моему несказанному удовольствию, расторгнута, но вот кого я видеть точно не хочу, так это Джорджи-Порджи – именно так назвал его тогда Томми.

А самого Томми я, увы, наверное, больше не увижу – не следовать же мне за армией этого Брэддока. Да еще неизвестно, этот Вильсон – мой Томми или кто-то другой. Ладно, переночую здесь еще ночь, а завтра с утра вернусь поближе к цивилизации…

19 июня 1755 года. Недалеко от Монокаси. Полдень. Том Вильсон. Или Робинсон?

– Монокаси, – сказал я, показывая на поселок, видневшийся с холмика. В середине, на единственной площади, находилась кирха с высоким шпилем. Напротив нее – ратуша, а по сторонам – особняки немцев побогаче. Посередине площади даже отсюда виден какой-то помост. А вокруг – сотни две маленьких домиков, далее фермы… Немецкая идиллия на границе того, что еще недавно было индейской территорией.

– А где нам здесь найти этого самого Меркеля и его людей? – спросил Хас, рассматривая немецкое поселение в бинокль.

– Им принадлежит северное предместье. Его ферма и особняк ближе всего к нам. А в соседних домах живут его приспешники.