Кюре закончил свою молитву, после чего гроб закрыли крышкой, заколотили гвоздями, и четверо из нас – генерал Контркёр, капитан Дюма, русский майор и я – медленно опустили его в могилу. Затем все присутствующие – сначала те, кто дрался вместе с ним, а после них и остальные – бросили по горсти земли в могилу, и гробовщики начали ее засыпать. А я стоял и молил Бога за всех наших погибших – и Гиацинта, и шестерых моих индейцев, и шестерых же солдат-французов, и полутора десятков людей вождя Атунаса…

Трупы моих погибших и павших людей Атунаса сожгли в вечер после боя по обычаю индейских племен. При этом присутствовали и капитан Дюма, и русские, а ближе к концу церемонии пришел генерал Контркёр и снял головной убор перед погибшими индейцами – жест, который не остался незамеченным.

А вот с англичанами поступили по-разному. Генерала Брэддока и их погибших офицеров похоронили с воинскими почестями на небольшом участке за кладбищенской оградой – все-таки они не католики, и кюре воспротивился тому, чтобы их хоронили вместе со всеми. А для нижних чинов военнопленные англичане вырыли несколько длинных братских могил и побросали туда сотни трупов. Затем наш кюре прочитал короткую молитву, и пленных отвели в бараки, построенные для индейцев-рабочих, но пока пустовавшие. Именно там им и предстоит жить в ближайшие дни, пока не решится их судьба. А днем, чтобы им не было скучно, они будут работать – строить новые бастионы, дома, склады… Единственное исключение – офицеры, которых разместили под охраной в самом замке.

Но по убитым англичанам я не горевал – для меня намного большей потерей был мой друг Гиацинт. Когда я прибыл со своими индейцами, большинство в гарнизоне смотрели на меня с высокомерием – сам, видите ли, индеец, и привел таких же. Впрочем, узнав о моей фамилии, они сразу замолкали – все-таки я принадлежу к французской аристократии, мой дед – знаменитый Пьер Муэ, сьёр де Мори, а мой отец – Огюстин Муэ, сьёр де Ланглад. Но мать моя – Домитильда, сестра вождя оттава, и поэтому кожа у меня коричневатая, волосы черные, как смоль, а черты лица больше индейские, чем европейские. И я не раз и не два слышал у себя за спиной слово «метис», хотя, когда я поворачивался, все сразу же делали вид, что это были не они – у меня репутация бретёра, скорее незаслуженная, конечно, но мало кто хочет проверить это на практике.

А вот Гиацинт сразу подошел ко мне и представился, добавив, что очень хочет узнать у меня о том, как воюют мои люди, добавив, что наслышан о моей победе над вождем Мемеския и племенем майями. За стаканчиком вина «от моей родни из Божоле»[139] мы долго обсуждали тактику и стратегию индейцев, и он меня поразил, сказав, что «у индейцев можно научиться большему, чем у иных наших военачальников». В тот же день я предложил своим воинам сделать его почетным членом племени оттава, и мы собирались провести церемонию после того, как отразим английское нападение на Дюкень.

Три дня назад, когда гонец доложил, что Брэддок уже близко, причем на несколько дней раньше, чем мы ожидали, и губернатор де Меннвилль и генерал де Контркёр испугались идти в атаку, мы присоединились к русским и вышли в поле. Я сразу предложил встретить их в расщелине между холмами, через которую врагам придется пройти по дороге на Дюкень, и Гиацинт, а также Ас – так звали русского майора