Знаю,

что это почти невозможно!

Знаю, что страшно!

И все-таки

              встань!

Встань,

лейтенант!..

Слышишь,

              просят об этом,

вновь возникая

                    из небытия,

дом твой,

пронизанный солнечным светом.

Город.

Отечество.

Мама твоя…

Встань, лейтенант!

Заклинают просторы,

птицы и звери,

снега и цветы.

Нежная

          просит

                   девчонка,

с которой

так и не смог познакомиться

                                      ты.

Просит

          далекая средняя школа,

ставшая госпиталем

                           с сентября.

Встань!

Чемпионы двора по футболу

просят тебя —

                   своего вратаря!

Просит

          высокая звездная россыпь,

горы,

       излучина каждой реки!..

Маршал

приказывает

и просит:

«Встань, лейтенант!

                          Постарайся!

                                          Смоги…»

Глядя значительно и сурово,

вместе с землею и морем

                                 скорбя,

просит об этом

крейсер «Аврора»!

Тельман

об этом просит

                     тебя!

Просят деревни,

                      пропахшие гарью.

Солнце,

           как колокол,

                           в небе гудит!

Просит из будущего

Гагарин!

Ты

    не поднимешься —

он

   не взлетит…

Просят

твои нерожденные дети.

Просит история!..

И тогда

встал

       лейтенант.

И шагнул по планете,

выкрикнув не по уставу:

«Айда!!.»

Встал

и пошел на врага,

                       как вслепую!

(Сразу же сделалась влажной спина.)

Встал лейтенант!..

И наткнулся

                на пулю.

Большую и твердую,

как стена.

Вздрогнул он,

                  будто от зимнего ветра.

Падал он медленно,

                          как нараспев.

Падал он долго…

Упал он

           мгновенно.

Он даже выстрелить

не успел!

И для него наступила

                             сплошная

и бесконечная тишина…

Чем этот бой завершился —

не знаю.

Знаю,

        чем кончилась

                           эта война!..

Ждет он меня

за чертой неизбежной.

Он мне мерещится

                          ночью и днем —

худенький мальчик,

всего-то успевший

встать

        под огнем

и шагнуть

              под огнем.

…А над домом тучи

кружат-ворожат.

Под землей цветущей

павшие

лежат.

Дождь

        идет над полем,

родную землю

                    поит…

Мы про них

не вспомним, —

и про нас

не вспомнят.

Не вспомнят

                 ни разу.

Никто

и никогда.

Бежит

        по оврагу

мутная вода…

Вот и дождь

                кончился.

Радуга

как полымя…

А ведь очень

хочется,

чтоб и про нас

                    помнили.

Нас у Москвы —

                      очень много…

Как по привычной канве,

неудержимо

и строго

утро идет

             по Москве.

За ночь

          мосты остыли,

съежились

              тополя.

Дымчата и пустынна

набережная

Кремля.

Башни

         порозовели,

сразу же стала видна

тихих

        тянь-шаньских елей

ранняя седина…

Рядом,

задумавшись тяжко, —

и далеки,

и близки, —

высятся

          многоэтажки,

лепятся

          особняки.

В городе —

сотни дорог,

вечность

            в себе

                    таящих.

Город —

всегда диалог

прошлого

             с настоящим.

Есть в нем и детство,

                            и зрелость.