Официально ничто не изменилось после этого. Долгий полет до торможения двигателя при подлете к воротам, и к станции Медины за ними, все происходило так, как они планировали. Хьюстону в своей камере было невесело и неудобно, но зато он был защищенным. Их обязанности и графики, привычки и обычаи, все шло своим обычным ходом. Единственное, что изменилось, это то, что они имели в виду. Этот полет стал их последним полетом. Бобби почувствовала, что что-то в ее теле переместилось.
Джеймс Холден был странным человеком с самого начала. Прежде, чем она узнала его, он был человеком, который оклеветал Марс. Потом тем, кто его спас. Судя по тому, что большая часть человечества думала о нем, он был оппортунистическим нарциссом или героем свободы слова, инструментом АВП или ООН, или свободным стрелком, ни перед кем не отвечающим. Она тоже видела его таким до того, как она заняла свое место на Росинанте. С тех пор, изо дня в день, иногда даже час за часом, человек и его репутация отделялись друг от друга. Капитан Джеймс Холден с Росинанта был знаменитостью. Холден, которого она знала, был парнем, который пил слишком много кофе, восторженно относился к странным вещам и, казалось, всегда, потихоньку заботился о том, чтобы соответствовать свей собственной своеобразной и непредсказуемой морали. Две версии его были связаны как тело со своей тенью. Связаны, да. Одно неразрывно связано с другим. Но не одно, и то же.
И теперь он двигался дальше. И Наоми с ним. Потеря ее тоже странная мысль, но другая. Наоми боролась против того, чтобы быть персоной в большом мире, всегда позволяя своему возлюбленному выходить на сцену, чтобы ей не приходилось этого делать. Когда она ушла, это не изменило бы историю, которую другие люди рассказывали о Росинанте, однако Бобби больше чувствовала ее потерю. Поскольку Холден был публичным лицом корабля, Наоми была человеком, которой Бобби вверялась в их повседневной жизни. Что бы ни говорила Наоми, это было правдой. И если это было не совсем точно, это было достаточно близко, чтобы Бобби и другие доверились ей.
Когда они уйдут с корабля, ничего не изменится. Бобби почувствовала печаль. Но, к ее удивлению и радость тоже. Она обнаружила себя проходящей через отсеки, двигаясь по кораблю, чтобы проверить все, что уже проверено, маркируя то, что выглядело неисправным - уровень давления газа, который слишком быстро снижался, дверной проем, который показывал износ, силовая связь, что было после ее даты замены, и сам корабль по себе тоже изменился. Он был теперь ее. Когда она положила ладонь на переборку и почувствовала трепет переработчиков, это был ее корабль. Когда она просыпалась, привязанная к ее кушетке, даже темнота ощущалась по-другому.
Она была Морским пехотинцем, она всегда была Моряком, даже после того, как эта роль больше не соответствовала ей. Ощущать себя капитаном Росинанта, чувства, которых она не ожидала. Перспектива захвата капитанского кресла имело смысл угрозы и предвкушения, как натягивание ее мощной брони в былое время. Казалось, ее старый костюм со временем изменился - и он стал кораблем. Изношенный, да. Устаревший, но опасный. Покрытый рубцами, но прочный. Не только метафора того, кто была Бобби, но и кем она хотела стать.